в тело твари, намереваясь насадить ее на шампур. Но все же благие намерения оказались тщетными. Острие ножа постоянно ударялось о сеть твердых, переплетенных между собой чешуек, сравнимых с цепью рыцарских доспехов.
- Попробуй его голову, - предложил Джонни.
Он так и сделал. После нескольких мгновений долбления острие лезвия с треском отломилось.
- Ничего не выходит, - вздохнул Нэйт. - Эта штука твердая, как панцирь черепахи.
- Что же нам теперь делать? - спросил Джонни.
Он заметил, что тварь уже наполовину забралась на бедро его отца и, что удивительно, ее зубастая пасть увеличивалась в ширину, подстраиваясь под окружность пожираемого ею куска мяса. Пап больше ничего не мог ответить. Он просто сидел и дрожал, слезы ярости и муки катились по его обтянутым кожей щекам.
Мейбл осознала свою ответственность и взяла себя в руки.
- Отнесите отца в спальню и устройте его поудобнее.
Она последовала за ними в переднюю комнату, которую они с супругом делили более пятидесяти лет. После того как отца аккуратно уложили на большую пуховую перину, Мейбл вывела сыновей в коридор.
- Нэйт... у тебя есть ключи от папиного грузовика, не так ли?
- Да, мэм.
- А теперь послушайте меня оба, - сказала она, пытаясь успокоить себя. - Я хочу, чтобы вы поехали в город и забрали Дока Хэмптона. Привезите его сюда как можно быстрее.
- Но эта штука на Папе... - начал протестовать Нэйт. - Как бы быстро она ни двигалась... к тому времени, как мы вернемся, от него ничего не останется.
- Не говори ерунды! - возразила Мейбл, хотя ее скептицизм был наполовину пропитан страхом. - А теперь поезжайте. И наденьте рубашки, вы оба. Я не хочу, чтобы вы ехали в город, как пара голых дикарей, слышите меня?
- Да, мэм.
Они торопливо оделись, и вскоре старый пикап уже ехал по грунтовой дороге в город.
- Мейбл?
После минутного колебания она вошла в дом, чтобы узнать, что нужно Папу.
- Мейбл? - слабо пробормотал Пап. Его лицо, некогда румяное от крепкого здоровья, теперь смотрело на нее, побледневшее, словно мука для выпечки. - Мейбл... я хочу, чтобы ты оказала мне одну услугу.
- Конечно, - сказала она, но в ее тоне чувствовалась настороженность.
- Я хочу, чтобы ты принесла мое старое ружье из шкафа в холле и зарядила его для меня.
- Зачем? - воскликнула Мейбл.
В голове у нее пронеслось множество мыслей, которые она то находила, то отбрасывала. У нее был холодный страх, что она точно знает, зачем Папу нужно ружье.
Пожилой мужчина старался не смотреть ей в глаза.
- Больно, Мейбл... о, Господи Боже, как больно! - eго руки с белыми костяшками вцепились в матрас, ногти все глубже впивались в покрывало. - Мейбл, дорогая... я не знаю, сколько еще я смогу выдержать.
Мейбл Уилсон сняла фартук и ласково вытерла пот с его испачканного лба. Она была богобоязненной, воцерковленной женщиной и в этот момент поняла, что должна опираться на свою веру, чтобы помочь им обоим пройти через это страшное испытание.
- Я не дам тебе умереть, папаша Уилсон, - заявила она, и слезы сами полились ручьем. - Ни от твоей руки, ни от руки этого... этого чудовища, которое овладело тобой!
- Значит, ты отказываешься мне помочь? - он снова стал тем самым горцем, который ничего не страшится, полным мочи и уксуса, за которого она вышла замуж летом восемнадцатого года. - Ну, если так, то убирайтесь отсюда! Убирайся и закрой за собой дверь! И как бы я ни кричал, женщина, не входи... Ты понимаешь, что я говорю?
Он нехотя опустил взгляд на перьевого паразита. Тварь была уже на стыке его промежности и бедра, кровь лилась потоками, больше, чем он видел за всю свою жизнь.
Могло ли это существо есть и есть, и никогда не насытиться до предела? Неужели его дьявольский голод вечен? И на кого она начнет нападать, когда наестся досыта?
Мейбл подчинилась требованию мужа. Она быстро закрыла за собой дверь и заперла ее на ключ.
Она стояла у входной двери и смотрела, как вечер переходит в сумерки. Она тихонько молилась, стараясь не обращать внимания на ужасные звуки поедания, доносившиеся из соседней комнаты.
За всю жизнь редко кому удается пережить такой кошмар, какой постиг клан Уилсонов в тот страшный день в лесистых холмах Восточного Теннесси. Кошмар настолько ужасный, что рушит основы дневной реальности, а затем неумолимо преследует измученный разум в царстве тревожного сна.
* * *
Когда Нэйт и Джонни вернулись в сопровождении доктора медицины Луиса Хэмптона, уже наступила темнота. Мать сидела в качалке на крыльце, скорбно уткнувшись лицом в морщинистые руки, ее хрупкое тело сотрясалось от рыданий.
- Это было ужасно! - рассказывала она. - Крики... Я никогда, за всю свою жизнь, не слышала таких ужасных звуков, как те, что доносились из той комнаты. О, ваш бедный папа... как он, должно быть, страдал. И, прости меня, Господи, я ничего не сделала. Я сидела здесь, пока крики не прекратились.
Нэйт оставил Джонни присматривать за мамой. Затем в сопровождении Дока Хэмптона он вошел в дом. Живя так далеко в глуши, семья Уилсонов, как и большинство их соседей, существовала без телефона и электричества. В кромешной тьме Нэйт порылся в шкафу в прихожей, нашел старое ружье "Паркер" двенадцатого калибра и зарядил его. Затем, с фонариком в руках, они отперли дверь и ворвались внутрь.
Бледный луч был направлен на кровать с латунной рамой, как и два дула ружья. Но стрелять было не во что. Большая пуховая кровать была пуста. Нэйт и Док подошли ближе и осмотрели место, где когда-то лежал в агонии Пап Уилсон. Простыни были скручены и насквозь пропитаны кровью. Единственными останками бедняги Папа были лохмотья одежды и верхняя пластина зубных протезов, сделанных по заказу, лежащая рядом с изжеванной и выброшенной подушкой. Что касается червя-паразита, то единственными следами его ужасного существования были несколько колючих перьев, торчащих из клеенки матраса.
Где же он? Мысли Нэйта метались в панике. Луч фонарика проследил за длинным пятном свежей крови, похожим на слизистый след слизняка, пересекающим деревянный пол в направлении открытого окна. Уголком глаза Нэйт уловил движение, но слишком поздно. Он крутанулся на месте и выстрелил как раз в тот момент, когда тварь перемахнула через подоконник и скрылась в темноте, оставив на карнизе лишь мазок
