Скил не спешил отправляться вниз, в свой передвижной город, бесконечно кочующий в поисках более удобных и сочных пастбищ, с бесчисленными четырех- и шестиколесными повозками-домами, останавливающийся надолго лишь в преддверии зимы, — там его ожидала постаревшая царица.
— Опия!
Имя царицы мысленно вернуло его в далекое прошлое, которое, чем дальше, тем все больше казалось сном. Он непроизвольно двумя руками взялся за золотую гривну, словно одно воспоминание о царице стало душить его.
Царь Скил с личной свитой, телохранителями, знаками царского верховенства, в том числе навершием, служившим еще его прадеду Арготу, не спеша следовал к капищу бога войны Арея. Навершие с фигуркой бога Папая и множеством колокольчиков, расположенных на трех его рогах, мелодично сопровождало этот торжественный ход. Путь пролегал мимо кургана-могилы его отца, находящейся недалеко от ритуального капища, и это была не случайность, а задумка Скила — чтобы дух отца-воителя смог наблюдать, как он отомстит лицемерному Спаргапифу.
За прошедшее время и следа не осталось от тех пятидесяти всадников-телохранителей царя Ариапифа, отправившихся сопровождать его и в подземное царство, чтобы там так же верно служить. Среди них был Лигдам, его побратим, с которым он вместе вырос и ближе которого не было никого. Жрец Матасий настоял, чтобы в загробный мир отправились все пятьдесят телохранителей царя, хотя можно было обойтись меньшим количеством. Неразумно отправлять лучших воинов в Нижний мир, когда в этом для них очень много дел. А лучшим из лучших был Лигдам — и Скил с силой сжал пальцы в кулаки так, что те, несмотря на степной загар, побелели.
Ему вспомнилось, как сам верховный жрец Матасий отправлял в загробный мир Лигдама, набросив ему на шею ритуальный шелковый шнурок, — вся свита и младшая жена должны были последовать за царем бескровно, так велел обычай. Как при этом торжествующе блеснули глаза у Матасия, искоса взглянувшего на него! Всем своим видом он показывал: хоть ты и царь, но я верховный жрец, и власть моя не меньше твоей, а даже больше — ведь я властвую не только над телами, но и над душами.
Стоя неподвижно, с окаменевшим лицом, Скил ничем не выдал своих чувств, как и следовало царю, спокойно наблюдая, как из тела уже мертвого Лигдама спускали кровь, перед тем как проткнуть его колом. И когда после тризны по усопшему царю кочевники удалялись от насыпанного кургана, у его подножия остались нести почетный караул пятьдесят мертвых воинов, неестественно прямо сидящих на мертвых лошадях.
По истечении этих лет даже следа не осталось от мертвых всадников, отправившихся в вечность. «Прав был ученый грек, утверждавший, что все в этом мире переменчиво и нет ничего постоянного! Постоянным может быть лишь прошлое — его уже не изменишь». И Скил твердо решил: запретить те обычаи и ритуалы, которые могут помешать исполнению царских планов. Время выставляет новые требования, и этого не понимает лишь глупец. У хитроумных эллинов много чего следовало бы перенять, но не их болтливость и склонность заигрывать с демосом — беднотой. Отсутствие у них крепкой царской власти привело к тому, что они ищут счастья[9] в чужих краях, а на их земле властвуют чужеземные завоеватели — персы.
* * *
Святилище Арея, имеющее форму усеченной пирамиды, состоящей из вязанок хвороста, поднималось на невообразимую высоту — сорок локтей. Пространство вокруг жертвенника было заполнено шумно и бурно ожидающими проведения священного ритуала сколотами. Свободной оставалась лишь дорога, охраняемая воинами. Она вела по пологому склону к святилищу, прорезая толпу, словно кинжал. У подножия Скила ожидали цари Октамасад и Орик, а также трое жрецов, среди которых главенствовал Матасий.
От взгляда Скила не укрылось волнение Октамасада — оно отражалось на его лице, обычно невозмутимом, — тот понимал, что его жизнь зависит от решения брата. Тираны Археанактиды, властвующие в Пантикапее, столице Боспорского царства, номинально признавая власть скифов, платя им дань, начали спешно сооружать оборонительный вал, который должен протянуться до самой Тиритаки и в будущем оградить их от опасного соседства кочевников. Собираясь в поход против агафирсов, Скил не призвал в помощь Октамасада с его войском, а приказал тому обрушиться на строителей вала, пройтись по пограничным районам Боспорского царства, тем самым пресечь самоуправство тирана Астинакса из рода Археанактидов. А Октамасад не выполнил его приказ, лишь получил дополнительную дань с Боспорского царства, и строительство оборонительного вала продолжалось. Теперь Скилу следовало решить, как поступить с ослушавшимся его приказания Октамасадом, который был не только братом по отцу, а еще и кровником — побратимом. Во время выборов царя престарелый жрец Кадукай настоял на том, чтобы братья по отцу, Скил, Октамасад и Орик, стали еще и побратимами по сколотскому обычаю — сделали ранки на руках, смешали свою кровь с вином, и каждый испил ее из своей чаши. Двойное братство, по мнению жреца, должно было исключить споры между ними относительно верховенства Скила и не допустить смуты.
Скил не сомневался, что ослушание Октамасада — это результат происков жреца Матасия. С одной стороны, надо, действуя жестко и беспощадно, показать, что воля верховного царя выполняется беспрекословно, а с другой стороны — Октамасад дважды его кровник, и он не имеет права пролить его кровь. С решением медлить нельзя — любая слабость царя на руку недругам, а их — несмотря на видимую сплоченность сколотов — хватает, причем с избытком. Волнуясь, Октамасад поспешно выступил вперед, при этом резко оттолкнув верховного жреца Матасия, распорядителя предстоящего священного ритуала.
— Приветствую тебя, царь Скил, брат мой, сокрушитель коварных агафирсов! Я привез с собой все, что получил у Астинакса, тирана Боспорского царства, и даже больше, чем рассчитывал.
И Октамасад почтительно склонил голову. Он пытался откупиться от Скила, заслужить его милость. Никогда сердце так не прыгало у него в груди, будто мечущийся по полю заяц. Вступая в битву с врагами, он всегда был спокоен и заслужил славу умелого и храброго воина, но сейчас он никак не мог справиться с волнением. Смерти в бою он не боялся, но не желал умереть здесь бесславно, с позором, словно преступник. Что же тогда его будет ожидать в Нижнем мире?
Скил помедлил, выдержал паузу, затем обнял его:
— Приветствую тебя, брат мой и побратим, царь Октамасад, — промолвил он. — Полученную дань разделим, как велит закон. Я рад тебя видеть. Нам предстоит обговорить наши планы в отношении Боспорского царства. Выступим против них в поход на следующий год объединенным войском — видно, одному тебе с ними не совладать.
