Девочка там, впереди. Я продираюсь сквозь заросли, и передо мной раскидывается широкая полоса воды. Малютка склоняется с противоположного берега, хотя я представить себе не могу, как ей удалось преодолеть поток. Пение ее все так же мелодично, но слышатся в нем потусторонние нотки, от которых бросает в дрожь. Я шагаю к берегу со своей стороны.
Девочка, словно бы не видя меня, поет себе странную песенку и, склонясь над рекой, гладит ладонями бегущую воду. Не знаю, что видит она на кристальной глади, однако глядит туда очень сосредоточенно, внимательно. А потом поднимает голову, и наши взгляды встречаются, точно малютка нисколько не удивлена видеть меня так близко, по другую сторону реки.
Я узнаю ее улыбку — эта улыбка преследует и завораживает меня.
— Как хорошо. Я рада, что ты пришла.
Я качаю головой.
— Зачем ты снова явилась? — Голос гулким эхом разносится в лесной тишине. — Что еще ты припасла для меня?
Она смотрит вниз, все так же разглаживая ладонями воздух над водой, а меня словно бы и не слышит вовсе.
— Прости. — Я стараюсь говорить решительно и уверенно. — Мне бы хотелось знать, зачем ты призвала меня в этот лес.
— Уже скоро. — Голос ее звучит ровно и невыразительно. — Сама увидишь.
Она снова поднимает голову, синие глаза встречаются с моими глазами над гладью реки. Девочка начинает говорить снова, и лицо ее искажается.
— Думаешь, Лия, в пределах твоего сна тебе ничего не грозит? — Кожа, что обтягивает хрупкие скулы, мерцает, звонкий голосок становится чуть глуше. — Думаешь, ты так сильна, что стала неуязвимой?
Голос ее звучит как-то странно, а когда по лицу снова пробегает дрожь, я понимаю, в чем дело. Она улыбается, но на этот раз уже не как девочка из лесов. Уже нет. Теперь это моя сестра, Элис. Против воли мне становится страшно. Я хорошо знаю, что скрывает эта улыбка.
— Откуда столь удивленный вид, Лия? Ты же знаешь, я всегда отыщу тебя.
Я выжидаю несколько мгновений, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно. Не хочу показывать ей свой страх.
— Что тебе надо, Элис? Мы сказали друг другу все, что можно сказать!
Она легонько наклоняет голову, и, как всегда, кажется, будто она видит мою душу, как на ладони.
— Я все жду, что ты наконец поумнеешь, Лия. Поймешь, какой опасности подвергаешь не только себя, но и своих друзей. И то, что осталось от нашей семьи.
Мне хочется, очень хочется разозлиться. Как смеет она упоминать мою семью — нашу семью? Это же Элис столкнула Генри в реку! Это она обрекла его на смерть! Однако голос ее становится мягче, и я думаю: «Быть может, даже она горюет по брату?»
И все же, когда я отвечаю ей, в голосе моем звучит сталь.
— Опасность, которой мы подвергаемся теперь — цена за будущую свободу.
— Будущую? — переспрашивает Элис. — И когда же оно настанет, это будущее? Лия, у тебя нет двух оставшихся ключей, а с папиным дряхлым сыщиком тебе их в жизни не отыскать.
Я вспыхиваю от гнева. Как она смеет глумиться над Филиппом? Отец доверил ему задачу найти ключи — и по сей день Филипп неутомимо трудится уже для меня. Само собой, от последних двух ключей будет немного прока без недостающих страниц из Книги Хаоса — но я уже давно выучилась: не стоит заглядывать слишком далеко в будущее. Есть только здесь. Только сейчас.
Элис словно бы читает мои мысли.
— И как там насчет страниц? Мы обе знаем, ты их еще не нашла. — Она безмятежно глядит на воду, поводя руками над гладью реки — как та маленькая девочка. — Учитывая все твое положение, по-моему, куда как мудрее положиться на Самуила. Он-то, по крайней мере, гарантирует безопасность тебе и тем, кого ты любишь. И не только безопасность. Он гарантирует тебе почетное место в новом мировом порядке. В мире, где будет править Он. В мире, населенном его падшими душами. В том мире, что настанет — неминуемо настанет, поможешь ли ты нам по доброй воле или нет.
Я уж и не думала, что способна еще больше ожесточиться сердцем против сестры — однако, оказывается, такое возможно.
— Уж скорее он гарантирует почетное место в новом мировом порядке тебе, Элис. Ведь именно о том ты и печешься, верно? Именно поэтому перешла на сторону призрачного воинства еще когда мы обе были детьми?
Она пожимает плечами, бестрепетно встречая мой взгляд.
— Не буду отрицать, Лия. Но я отдаю должное той роли, которая по праву принадлежит мне, а не той, что навязана мне искаженным пророчеством.
— Если тебе надо только это, нам больше не о чем говорить.
Она снова отводит взгляд на воду.
— Что ж, если я не смогла убедить тебя, возможно, сумеет кто-то другой.
Я думала, меня уже ничем не удивить. Ничем не испугать — во всяком случае, сейчас. Элис поднимает голову, и по лицу ее вновь пробегает дрожь. На миг я замечаю тень маленькой девочки, затем снова Элис — но ненадолго. В секунду лицо ее искажается, преображается, да и вся голова приобретает какую-то странную форму. Я словно прирастаю к месту, застываю на берегу, не в силах пошевелиться от захлестнувшего меня ужаса.
— Все еще отказываешь мне, госпожа? — Голос этот, однажды уже звучавший из уст Сони, когда она пыталась призвать моего умершего отца, ни с чем не перепутать. Жуткий, неестественный звук не принадлежит ни одному миру. — Тебе негде спрятаться. Негде найти убежище. Негде обрести мир, — шипит Самуил.
Он встает на ноги, медленно поднимаясь во весь рост — вдвое выше любого смертного. Могучая громада. Чудится, пожелай он только — и в мгновение ока перепрыгнет реку, дотянется до моего горла. Внимание мое привлекает какое-то шевеление позади него. Приглядевшись, я вижу краешек сверкающе-матовых черных, как эбеновое дерево, крыльев, сложенных у него за спиной.
К ужасу моему примешивается и неоспоримое желание. Стремление перелететь реку, зарыться в эти мягкие пушистые крылья. Сердце стучит — вначале тихо, но потом все настойчивее, все громче: «Тук-тук, тук-тук, тук-тук». Я помню этот ритм еще с прошлой нашей встречи с Самуилом на Равнинах — и вновь ужасаюсь тому, что наши сердца бьются в такт.
Я пячусь назад. Инстинкты призывают бежать, опрометью, без оглядки — но я не смею повернуться к нему спиной. Я отступаю на несколько шагов, не сводя глаз с переменчивой маски его лица. Иногда оно становится прекрасным — прекраснее самого красивого смертного, — и тут же меняется, превращаясь в хорошо знакомое мне чудовище.
Самуил.
Зверь.
— Открой Врата, госпожа, как повелевают тебе долг и призвание. Отказ повлечет лишь муки.
Утробный голос звучит не за рекой, а у меня в голове, точно слова Самуила рождаются во мне самой.
