Ознакомительная версия.
Иван почувствовал неловкость. Чего он так на неё, в самом деле.
— Да есть зажигалка, только не работает чего-то…
— Мне всегда казалось, что починить зажигалку для бойца — сущий пустяк. Неужели настолько сложная система?
Ну чего привязалась? Далась ей эта зажигалка… Впрочем, надо же ей что-то говорить, если хочется подцепить парня. Да, война… До войны у девушки с такими данными была бы совсем другая проблема — как отбиться от полчищ назойливых ухажёров.
И вдруг Ивану и в самом деле страшно захотелось похвастаться своей зажигалкой. Действительно — вешь!
Иван развязал «сидор», запустил руку в нутро. Да где же… Ага, вот! Он нашарил маленький свёрток, достал его, развернул.
— Видала такую систему, красавица?
Да, на эту зажигалочку стоило посмотреть. Литая, тяжёлая фигурка, напоминающая крупного оловянного солдатика. Только не олово — какой-то тяжёлый серебристый металл. И уж точно не солдатик. Скорее король какой-то, в крохотной сверкающей короне, мастерски сработанной из кроваво-красных камней. Каких камней, Иван не знал, так как в этом деле ни черта не смыслил. Но работа тонкая, что и говорить — даже лицо короля было проработано так тщательно, что казалось — ещё чуть, и крохотная фигурка оживёт.
… Они проникли в подвал через здоровенный пролом, сделанный, очевидно, тяжёлым снарядом — над столицей Третьего Рейха неумолчно грохотала канонада. В подвале разрушенного здания, архитектурный стиль и даже количество этажей которого теперь было невозможно угадать, среди битого бетона и обломков роскошной мебели (Надо же, фашисты — у нас такая мебель в приёмной секретаря обкома стоит, а тут в подвале) валялись трупы. Немецкий офицер в чёрном эсэсовском кожаном плаще лежал, неподвижно глядя в пролом стеклянным взглядом. В руке фашист намертво зажал, как самое дорогое в жизни, зажигалку.
— Ну чего там, Вань? — за спиной в проломе возник Сашка, бессменный его боевой друг-товарищ, с которым они топали от самой Волги. Только двое и осталось…
— Ух ты, глянь, Ванька, какого зверя завалили! Зондерфюрер СС, ни много ни мало.
Но это Иван разглядел уже и сам.
— Видал я их, всяких фюреров… Главного бы завалить, вот было бы дело.
— Завалим, дай срок, недолго осталось! А это что? Гляди-ка, не дали Гансу покурить перед смертью.
Сашка ловко вытянул зажигалку из мёртвой руки, повертел.
— Едрить-тудыть, тонкая работа. Вань, гляди — вылитый король. Какой-то ихний Зигфрид, не иначе.
— С чего решил?
— А чего, сам не видишь?
Сашка достал кисет, ловко свернул самокрутку. Поднёс к лицу зажигалку, начал крутить-вертеть, нажимать на разные места.
— Да что у этих фашистов всё не как у людей?
— Чего, Саня, очки не действуют никак?
— Сам ты макака!
Кроваво-красная корона на голове «короля» мигнула. Самокрутка вдруг вспыхнула целиком, опалив Сашке ресницы и брови. Он выронил самокрутку, закашлялся, тряся головой.
— Газовая. Слыхал я про такие штуковины. Ну её к бесу.
Он протянул зажигалку Ивану.
— Держи. Дарю от большого и чистого сердца. Война кончится, разъедемся мы по домам, и вот однажды в осенний вечер…
— Середа, Батурин — какого х…! — в проломе возникла каска старлея…
… И только тут Иван удосужился взглянуть на девушку. Глаза, и без того огромные, теперь занимали добрую половину лица. Девушка не отрывала глаз от безделушки, лежащей на ладони Ивана, и грудь её вздымалась глубоко и часто. Иван почувствовал, как по телу поползли мурашки. Чокнутая. Или контуженная. Сейчас припадок будет… Эх, жалость какая, такая девушка…
— Что с вами, гражданочка? Последствия?.. — вернул шуточку Иван.
Но девушка уже взяла себя в руки. Нет, непохожа она на сумасшедшую.
— Как вас зовут, молодой человек?
Хм, «молодой человек»… Сама-то не больно старуха…
— Меня зовут Иван — с расстановкой произнёс Иван. — Иван Семёнович.
— А меня Тамара. Вот что, Иван…гм…Семёнович. У вас найдётся пара минут для разговора?
Иван усмехнулся. До чего война доводит — вот так, прямо на улице, клеить прохожего солдата…
— Нет, Тамара. У меня невеста есть. Извини, ничем помочь не могу.
Глаза Тамары стали сосредоточенно-напряжёнными.
— Я вовсе не принуждаю вас к сожительству, дорогой Иван Семёнович. У меня к вам будет деловой разговор.
* * *
— …Нет. Не продажная вещь. Разговор окончен.
Иван повернулся и зашагал прочь, испытывая сильнейшее разочарование и обиду. Надо же, такая красивая девушка — и спекулянтка. Продай ей зажигалку… Как можно продать подарок друга? Ведь в тот день Сашка покурил в последний раз…
Поворачивая в проулок, Иван ещё раз мельком взглянул назад. Девушка стояла, привалившись к дощатому покосившемуся забору, как будто разговор с Иваном высосал из неё все силы. На лице была написана такая усталость, граничащая с отчаянием, что Ивану даже стало её жаль. Неужели и впрямь расстроилась из-за какой-то там безделушки? Мещанка…
Но Иван уже и сам понимал, что врёт самому себе. Какая там мещанка! Достаточно раз взглянуть в её лицо. Наверняка дворянка в седьмом колене, графиня какая-нибудь, из бывших… Может, верно, папенькина фамильная вещь? Ну и пёс с ней!
Иван встряхнулся, разрушая наваждение чуждой, неземной красоты, и зашагал прочь.
Он шагал по улицам разорённого города, мимо щербатых провалов разрушенных, обгорелых домов, перепрыгивая через лужи и небрежно засыпанные щебнем воронки. Скорее, скорее!
… А потом была зима, и они катались на коньках на неровно залитом катке. Он всё время падал, так как не умел толком, да и коньки, взятые в прокате, имели ботинки на три размера больше — других просто не было. У Маши коньки были свои, новенькие и аккуратные, и держалась на льду она гораздо свободнее. «Опять вынужденная посадка?» — смеялась она, глядя, как Иван в очередной раз рушится на лёд. «Ты будешь полярным лётчиком, теперь уже без всяких сомнений. Во всяком случае, посадку на лёд ты уже освоил». Иван молча сопел, поднимаясь, и вдруг его щеки коснулась рука. Он поднял взгляд и поймал встречный. В зелёных глазах не было ни капли смеха.
«Больно?»
А потом была весна. Буйно цвели яблони, только что отгремела весенняя гроза, и они прыгали по островкам в лужах, засыпанных белыми лепестками. «Ещё три экзамена, и порядок. Можно паковать вещи. Ты как, не раздумал летать?» — тот она наконец промахнулась, подняв тучу брызг — «Вот зараза, моё новое платье!»
Он смотрел, как она отряхивается, и ворочал в непривычно гулкой пустой голове: ещё три экзамена, и можно паковать вещи… Возьмут, не возьмут в лётное училище… Сердце вдруг защемило от… от чего? От предчувствия близкой разлуки? Ерунда, как это их можно разлучить? Кто это их посмеет разлучить? Бред!
Ознакомительная версия.
