Трамвай притормозил возле пустой остановки, двери открылись, но почти сразу же захлопнулись с громким шипением, словно оскорбившись, что никто не пожелал в них войти. Трамвай, качнувшись, тронулся, и человек начал вставать — следующая остановка была его. Но встать ему не удалось — раскаленное ядро внутри крутанулось, боль всплеснулась к сердцу, выше, тупо стукнула в затылок, и человек мешком свалился с сиденья. Он лежал, подтянув ноги к животу, и смотрел перед собой полузакрытыми глазами. Под щекой подрагивал холодный пол.
В салоне ничего не изменилось. Несколько голов повернулось в его сторону, человек ощутил на себе полузаинтересованные-полуосуждающие взгляды, но почти сразу же пассажиры вновь отвернулись, и его охватила некая насмешливая ярость. «Вы думаете, что пьяный! — свирепо подумал он, пытаясь приподняться, но голова утягивала обратно, точно весила тонну, и скрюченные пальцы безуспешно царапали грязный пол, громыхание колес из-под которого оглушительно било в ухо. — Пьяный или обколовшийся наркоман. Вы думаете так обо всех, кто падает! Так удобней, не правда ли? Можно спокойно пройти мимо или отвернуться. Я был прав! Всегда был прав!»
Он закрыл глаза, пытаясь собраться с силами и морщась от боли, и в этот момент на его руке сжались чьи-то пальцы. Потом его перевернули на спину, приподняли под подмышки, и чей-то голос спросил:
— Эй, парень, ты живой?
Он машинально утвердительно кивнул и тут же испугался, что тот, кто приподнимает его, нащупает повязку, увидит кровь и… Но его усадили на сиденье и сразу же отпустили. Человек открыл глаза и увидел того самого мрачного мужчину, который ехал стоя. Его лицо было раздраженным, а глаза смотрели с неким досадливым сочувствием.
— Спасибо, — хрипло прошептал человек, — но мне…
— Градусом не тянет… а все прочее… — мужчина вытащил сотовый. — «Скорую»…
— Не надо, — прошептал он — почти умоляюще. — Мне лучше, лучше…
— Бесплатно, — мрачно ободрили его.
— Нет… моя остановка… сейчас остановка… мне обязательно надо… только помогите выйти… и все. Пожалуйста.
Он заметил, что теперь все в салоне смотрят на них. Мужчина скривился, словно от зубной боли, потом помог ему подняться и подвел к дверям, крепко и надежно придерживая под локоть. Человек уцепился за поручень и облегченно вздохнул, почувствовав, как трамвай начинает притормаживать.
— Работать — ни-ни, а вот нажраться… — доверительно сказал кому-то неподалеку женский голос. — Хорошо хоть не наблевал!..
— Заглохни-ка, дамочка! — с неожиданной злостью отрезал мужчина — как плетью хлестнул. Женский голос захлебнулся, потом что-то сварливо ответил, но поддерживаемый уже не слушал — двери открылись, и он, дернувшись вперед, вывалился бы в них, если бы мужчина не успел его подхватить.
— Слушай, мужик, давай «скорую» вызову — ты ж на ногах не стоишь!
— Нет, — человек вывернулся из его рук и попятился. — Спасибо… спасибо вам… но… я сам… сам… мне уже лучше… Спасибо!..
Двери захлопнулись, и трамвай неторопливо покатил прочь. Мужчина проводил его сожалеющим взглядом, сплюнул и удивленно посмотрел на человека, который, пошатываясь, брел к темнеющему неподалеку жилому массиву.
— Придурок, загнешься ведь или пришибут!.. — он пожал плечами и сунул в рот сигарету. — Из-за тебя, дурака, теперь придется пешком идти!..
Раненый вдруг остановился. У него в голове возникли два вопроса, которые показались ему очень важными — сейчас они были даже важнее боли, важнее того, что он может не успеть…
— Вы не местный, да?
— Местный, — озадаченно бросил уходящий мужчина через плечо. И почти сразу же почему-то добавил: — Слишком.
Мужчина перебежал через рельсы и исчез, проглоченный теснящимся среди старых лип мраком, прежде чем он успел задать ему второй вопрос. Он хотел знать его имя. И сказать ему свое. Просто… просто хотелось остаться для помогшего не безликой фигурой, а кем-то, у кого есть имя.
Человек отвернулся и побрел домой, прижимая ладонь к животу и чувствуя, как по его ногам начинают стекать просочившиеся-таки сквозь повязку струйки крови. Ощущение было щекотным и очень неприятным. По дороге он дважды споткнулся и чуть не упал. Подбородок снова стал влажным, бредущий вытер его, опять споткнулся и налетел на березу, оставив на бледном стволе смазанный кровавый отпечаток ладони. Ему казалось, что он идет целую жизнь, и когда, наконец, захлопнул за собой дверь квартиры и повалился на пуфик в прихожей, то не поверил в это. Наверное, он все еще сидит в трамвае и видит сон. Но рот вновь наполнился горячим, медным, с подбородка на линолеум зашлепали тяжелые капли, добавляя к бледно-коричневому красную гамму, и он сообразил, что это не сон.
На кухне он выпил воды — не столько для того, чтобы утолить иссушающую жажду, сколько чтобы изгнать этот отвратительный медный вкус. Но вода, приятно охладившая небо и язык, прокатилась внутрь жидким огнем, ядро в животе завращалось с бешеной скоростью, и человека стошнило в раковину. Он едва не упал, еле-еле успев ухватиться за край раковины, и несколько секунд стоял, согнувшись, тяжело дыша и опустив голову, и бессмысленно смотрел на раскачивающиеся розовые нити слюны, тянущиеся от подбородка к потрескавшейся эмали, усыпанной пятнышками ржавчины. Было очень больно. Он не знал, что это будет так больно.
Наконец он заставил себя разжать пальцы. Повернулся, цепляясь за стены, вышел из кухни, стукнувшись плечом о дверной косяк, и побрел в комнату. По дороге он все-таки упал и встать уже не смог — ноги дрожали и разъезжались. В животе все горело, и перед глазами мелькало что-то серое, похожее на скопище мыльных пузырей, подбрасываемых ветром. Тогда он пополз, цепляясь за пол скрюченными пальцами. В комнате его рука дрогнула, пальцы сорвались, и он содрал с указательного заусеницу. Крошечная ранка сразу же защипала, и это человека насмешило. Как на фоне той боли он способен чувствовать такую мелочь?!
Он добрался до кровати, оставив за собой след из размазанных темно-красных пятен, привалился к ней спиной и только сейчас осознал, что кровь течет по его подбородку с пугающей интенсивностью. Расстегнул куртку — рубашка, разорванная и обмотанная вокруг талии и удерживаемый ею легкий женский свитерок, когда-то бывший голубым, пропитались темной кровью и набухли. Он развязал узел, скомкал повязку и уронил на пол. Та упала с сочным чавкающим звуком. Человек взглянул на рану. Нож, после того как воткнули, провернули, и рана почти зияла, но все равно казалась очень маленькой. Небольшой «Grand way» с крестом на лезвии. Женщины не носят с собой большие ножи.
