— Да ну?
— Ну да.
— Ты бы лучше отпустил Монику домой с этим котенком.
Несмотря на то, что я говорил о незаконном проникновении, нельзя было пропускать ее слова мимо ушей. Я, тридцатилетний холостяк, почти в чем мать родила, один в доме с десятилетней девочкой…
Это выглядело не слишком прилично.
Мысль о том, в чем меня могут обвинить, пугала.
— Ну хорошо. Если тебе нужна эта кошка, она твоя. Давай, забирай ее и уходи.
Она поднялась на ноги с победной усмешкой и сказала:
— Спасибо.
— Честно говоря, если хочешь знать, от Лэззи у меня всегда мурашки по коже бегали.
— Мурашки?
— Не обращай внимания.
— Что с ней?
— Ничего.
— Скажи. Лучше скажи, или…
— Ну…
Я взял стул, развернул и присел.
— Это надолго?
Я проигнорировал ее вопрос и сказал:
— Все началось с того, как Лэззи упала в туалет.
Моника разинула рот от удивления, словно кошка внезапно раскалилась добела, и отшвырнула ее.
Кружась в воздухе, Лэззи испустила крик «ррряяааау!». Но приземлилась точно на четыре лапы.
— Нельзя ее так бросать, — сказал я.
— Она упала в туалет!
— Там ничего не было, кроме чистой воды. К тому же, это было давно.
— Хочешь сказать, что теперь она не грязная?
— Она идеально чистая.
— Так в чем же тогда дело?
— Она утонула.
Моника опустила подбородок вниз и уставилась так, будто смотрела над невидимыми очками. Сложила руки на груди. Наверное, переняла эту позу у кого-нибудь из старших.
— Утонула? — сказала она. — Не смеши.
— Я серьезно, — ответил я.
— Если бы она утонула, она бы умерла.
Я решил не спорить. Вместо этого продолжил рассказ:
— Это началось, когда родила Миссис Браун. Миссис Браун — кошка моего друга, Джеймса, который живет в Лонг-Бич. Когда он рассказал мне о котятах, я сказал, что хочу взять одного. Естественно, я не мог взять его сразу. Нужно было дождаться, когда их можно будет отлучить от матери.
Моника прищурилась:
— В смысле?
— Нельзя забирать новорожденных котят. Им нужно материнское молоко.
— А, вот что.
— Ага. Короче говоря, мы с Джеймсом договорились встретиться, чтобы я выбрал котенка. Ты знаешь, где находится Лонг-Бич?
Она закатила глаза вверх:
— Моника видела «Елового гуся»[2] и «Королеву Мэри»… столько раз, что они ее уже достали.
— В таком случае ты знаешь, что ехать туда около часу.
Она кивнула. Зевнула. Осмотрелась в поисках Лэззи.
Я продолжил.
— Перед тем, как выехать в Лонг-Бич, я выпил слишком много кофе, и когда был у дома Джеймса, чувствовал себя очень неловко.
Это отвлекло ее от кошки.
— Почему?
— Мне хотелось в туалет. Очень хотелось.
— О, Боже мой.
— Я поспешил к парадной двери и позвонил. Звонил снова и снова, но Джеймс все не открывал. Как оказалось, он забыл о нашей встрече и поехал по магазинам. Но тогда я об этом не знал. Я знал одно — дверь мне не открывают, и еще чуть-чуть — и я обделаюсь.
— Нельзя говорить такое при детях!
— К сожалению, состояние моего мочевого пузыря — неотъемлемая часть этой истории. Как бы то ни было, я начал терять самообладание. Я заколотил в дверь и звал Джеймса, но безуспешно, и решил направиться к соседнему дому. Но эта идея привела меня в смятение. Как я мог напроситься по такому делу к незнакомым мне людям? Да и кто меня пустит? Рядом не было ни заправки, ни ресторана, ни магазина… — Моника зевнула, — так что у меня не было выбора — нужно было влезть в дом Джеймса. Или так, или…
— Ты очень невоспитанный!
— Ну, не настолько невоспитанный, чтобы мочиться на улице. И, к счастью, до этого не дошло. За домом я нашел открытое окно. На моем пути была москитная сетка, но я был не в том состоянии, чтобы беспокоиться о таких пустяках. Я без колебаний вырвал ее из креплений, вломился в дом и помчался в ванную. Как оказалось, в ванной жили котята — за закрытой дверью, чтобы не бегали по всему дому. Ну, и чтобы аромат коробки с котятами не распространялся, конечно.
— Этот рассказ слишком длинный, — запричитала Моника. — Длинный и затянутый.
— Хорошо. Буду краток. Я ввалился в ванную и скакал там, чтобы не раздавить котят, уже собрался облегчиться, но когда заглянул в унитаз…
— Лэззи, — сказала Моника.
— Лэззи. Да. Ее, конечно же, тогда так не называли. Она, должно быть, влезла на край унитаза, чтобы попит, и шлепнулась в воду. Плавала там на боку, мордочкой вниз. Я понятия не имел, сколько она там проболталась, но двигаться она не могла. Только не по собственной воле. Кружилась там в медленном, ленивом водовороте. Итак, я выловил ее оттуда и положил на пол. Она отвратительно выглядела. Ты когда-нибудь видела мертвого котенка?
— Она не была мертвой. Вот она, здесь, — Моника твердо указала на кошку.
Лэззи лежала на боку, облизывая лапу.
— Сейчас она не похожа на мертвую, — согласился я, — но ты бы видела ее, когда я только вытащил ее из унитаза. Она ужасно выглядела — шерсть вся спуталась, уши безжизненно повисли. Глаза закрыты, на их месте — лишь узкие темные щелочки. И еще — она выглядела так, словно умерла рыча, — и я оскалил зубы, чтобы Моника поняла, что я имею в виду.
Моника изо всех сил старалась показать, как это ее раздражает, но, несмотря на все усилия, ей это не особо удавалось.
— Лэззи была холодной, — сказал я. — Мокрой. Прикосновение к ней обдало меня холодом. Но я все равно решил осмотреть бедняжку. Ее сердце остановилось.
— Не сомневаюсь, — сказала Моника. Но она, уверен, немного растерялась.
— Она умерла.
— Нет!
— Она утонула в туалете. Она была мертвой-премертвой.
— Нет.
— Да, да, да!
Моника стукнула кулачками по бедрам, и, раскрасневшись, выкрикнула:
— Ты отвратительный человек!
— Нет. Я просто прекрасный человек, ведь я вернул жизнь бедному котенку. Я перевернул Лэззи на спину, прижал свои губы к её и вдохнул. В то же время, большим пальцем я нажимал на её сердце. Ты когда-нибудь слышала о КПР?
Моника кивнула:
— КПР — это робот в «Звездных войнах».
Я был рад убедиться, что она далеко не такая умная, как думает.
— КПР — это аббревиатура, обозначающая кардиопульмональную реанимацию. Эта процедура, направленная на оживление людей, которые…
— А, вот что? — Внезапно в её голосе появилось самодовольство. — Значит, кошечка не была мертвой. А Моника говорила!
— Но она была совсем мертвой.
Моника покачала головой.
— Не была.
