Стояло ясное субботнее утро. Но хорошая погода только расстроила его. Да так, что слезы выступили на глазах. Он высморкался в бумажную салфетку. Кроме него в однокомнатной квартире никого не было. Он снова упал на кровать. Ему так и не удалось сдержать слез, и теперь они медленно струились из-под уголков его век.
Вскоре тихие слезы переросли в рыдания. Обняв подушку, Андо несколько раз сквозь плач звал по имени своего погибшего сына. В таком развинченном состоянии он сам себе был отвратителен. Хорошо еще, что это случалось с ним далеко не каждый день. Но иногда какая-нибудь незначительная деталь неожиданно ввергала его в бездну невыносимых страданий. Последний раз похожий приступ отчаяния произошел с ним пару недель назад.
Хотя промежутки между всхлипами становились все длиннее, неожиданно захлестнувшее его горе не отпускало. Ему было так же больно, как и раньше. Сколько лет будет жить в нем эта боль? Подумав об этом, Андо окончательно пал духом.
Из заложенного между книгами конверта он достал прядь слегка спутавшихся волос. Единственное, что осталось от сына. Маленькая частичка. Когда Андо протянул руку, чтобы вытащить ребенка, подтянуть его к себе, рука лишь едва скользнула по голове мальчика. В пальцах у него осталась только эта прядка. Просто чудо, что волосы эти никуда не делись, пока он метался в отчаянии по морю. Волоски застряли под обручальным кольцом на безымянном пальце... Тело сына так и не нашли. Кремации не было. Поэтому для Андо эта прядь была вместо праха.
Он прижал волоски к щеке и сразу же вспомнил то ощущение, которое всегда испытывал, прикасаясь к мягкой коже сына. Андо закрыл глаза. Образ Таканори с такой ясностью возник перед ним, что казалось, стоит протянуть руку, и мальчика можно будет коснуться...
* * *
Андо уже почистил зубы, но все еще стоял полуголый перед зеркалом. Он подергал себя вправо-влево за подбородок. Проведя языком по зубам, обнаружил в некоторых местах остатки налета. Под подбородком, там, где начинается шея, виднелась не выбритая до конца щетина. Андо поднес бритву к горлу и осторожно сбрил оставшуюся щетину, после чего уставился в зеркало на свое отражение. Он был виден в зеркале по пояс. Андо задрал подбородок и устремил взгляд на вытянутую бледную шею. Повернув бритву в руке, он приставил ее к горлу обратной стороной и медленно провел вниз от шеи через грудь к животу, остановив руку на уровне пупка. Между двумя его сосками вниз до самого живота протянулась тонкая белая линия. Он представил, что бритва – это на самом деле скальпель и что он препарирует самого себя. Андо каждый день вскрывал по несколько трупов, поэтому точно знал, что он найдет в своей грудной клетке: пару розовых легких и небольшое, размером с кулак, зажатое между ними сердце, которое сейчас мерно бьется.
Андо прислушался, и ему даже показалось, что он услышал его размеренное биение внутри себя. Но эта постоянная боль в груди. Где, в каком именно органе поселилась тоска? В сердце? Если бы Андо мог, он бы своими собственными руками вырвал и уничтожил ту часть себя, которая насквозь пропитана горем и раскаянием.
Бритва в любой момент могла соскользнуть по его намокшей от пота коже. Андо положил ее обратно на полочку над раковиной. Потом еще раз посмотрел на себя в зеркало и увидел, что слева на горле выступила капелька крови. Порезался. Вместе со щетиной зацепил кожу. В тот момент, когда лезвие коснулось кожи, он, кажется, ощутил мгновенную острую боль, которая тут же ушла. Но теперь, глядя на выступившую кровь, Андо ничего не чувствовал. В последнее время он вообще сделался менее чувствительным к боли. Это уже не первый случай, когда он понимает, что поранился, только увидев рану. Наверное, это оттого, что теперь ему не очень-то хочется жить.
Андо зажал порез на шее полотенцем и взял с полочки наручные часы. Полдевятого. Пора на работу. На сегодняшний день работа – единственное его спасение. Только погрузившись в нее с головой, он мог ускользнуть от того, что хранила его память. Хорошо, что кроме чтения лекций по судебной медицине на медицинском факультете в университете К***, Андо работал еще и судмедэкспертом в Токийской палате медэкспертизы. Только когда он расчленял мертвые тела, ему удавалось хоть ненадолго забыть о смерти своего любимого сына. Как это ни цинично звучит, но мертвые тела дарили ему передышку от навалившегося на него горя – смерти родного сына.
Андо вышел из квартиры. Проходя по вестибюлю к выходу, он взглянул на часы. На пять минут позже, чем обычно. Те самые пять минут, которые он потратил на то, чтобы подписать заявление о разводе. Всего пять минут – и больше нет ничего, что связывало их с женой в течение стольких лет. Связь прервалась.
На пути от дома к университету было как минимум три почтовых ящика. С твердым намерением опустить конверт в первый по счету ящик Андо вышел из дома и быстрым шагом направился к метро.
Дежурство только началось, и Андо, сидя в кабинете дежурного судмедэксперта, внимательно просматривал папку со сведениями о трупе, который ему предстояло вскрыть. На поляроидных снимках были запечатлены в различных ракурсах мертвое тело и место происшествия. Андо разглядывал снимок за снимком. У него потели ладони, и он то и дело откладывал папку в сторону и отправлялся к раковине. Середина октября – не самое жаркое время, но Андо обильно потел независимо от сезона, и частое мытье рук было для него насущной необходимостью.
Он снова разложил фотографии на столе перед собой и внимательно вгляделся в одну из них. На снимке коренастый, невысокого роста мужчина полулежит на полу, голова запрокинута на край кровати. Наружных ран на теле нет. Следующий снимок – лицо крупным планом. Никаких кровоподтеков или следов удушения. Сколько эти снимки ни разглядывай, ничего такого, что могло бы навести на мысль о причине смерти, не видно. Именно поэтому – хотя и непохоже было, что речь шла об убийстве – тело отправили в Палату медэкспертизы. Эту неожиданную смерть, скорее всего, можно отнести к разряду так называемых «странных», необъяснимых смертей. Но по закону, кремировать, пока не установлено, от чего именно умер человек, запрещено.
Руки и ноги покойного были раскинуты в стороны, так что мертвый мужчина на снимке напоминал пятиконечную звезду. Андо хорошо знал этого мужчину. Звали его Рюдзи Такаяма, и вместе с ним Андо шесть лет проучился на медицинском факультете университета.
Почти все выпускники их факультета хотели стать лечащими врачами и открыть свою практику. Так что Андо с его интересом к судебной медицине сразу же приобрел репутацию чудака. Но Такаяма отчудил еще круче. Закончив медицинский факультет с прекрасными результатами, он оставил медицину и поступил на философский факультет в том же самом университете. Последние несколько лет Такаяма числился преподавателем на кафедре философии – читал лекции по логике. Так что с точки зрения карьеры они с Андо были «в одной весовой категории», хоть и преподавали на разных кафедрах. Когда Такаяма перешел на философский, его зачислили сразу же на третий курс, но даже учитывая этот факт, его академическую карьеру вполне можно было назвать головокружительной. Такаяма был младше Андо на два года. Разница в возрасте объяснялась тем, что Андо смог поступить в университет только с третьей попытки. В этом году Такаяме исполнилось тридцать два. И в этом же году он умер.
