— Все будет в полном порядке, — твердо ответил Джон. — Харриет Кокс уже десять лет в доме, с тех пор как была совсем еще молоденькой девушкой, и она знает мои привычки. За ней не нужно присматривать.
Таким образом миссис Рид возвратилась восвояси с новым платьем, принадлежавшим Кэролайн, кое-каким бельем и аметистовой брошью. Джон нашел, что Харриет Кокс замечательная экономка и устроила все как нельзя лучше. Она трудилась с куда большим рвением теперь, когда сама за все отвечала и никто ею не командовал; стряпня ее сделалась вкуснее, еженедельные расходы уменьшились, и весь дом так и заблестел чистотой и уютом.
Обширный участок сада за домом был вотчиной Кэролайн; дважды в неделю приходил на пару часов садовник, чтобы помочь с тяжелой работой — вскопать землю и подстричь лужайку. Как-то вечером, прогуливаясь тут перед ужином, Джон подумал, что следовало бы кое-что изменить здесь. Это была выдумка Кэролайн — устроить бордюр из полевых цветов. В глубине стояла решетка, увитая жимолостью; тут были островки высоких круглоголовых маргариток и красной и белой валерианы. Росли тут смолевка и вербейник, а впереди травы пониже — колокольчики, и львиный зев, и воловик; за ними она устроила декоративную каменную горку с травами вроде тех, что буйно разрастались в расщелинах стен. Это было ее последнее новшество, и, без сомнения, образцы из ботанической коробки, собранные в последние часы ее жизни, предназначались для него. Остановившись перед этой каменной грудой, Джон Верралл почувствовал, как горло его сжалось от отвращения. Ее посадки не прижились: у них был жалкий, поникший вид, и нагромождения камней и шлака, среди которых они тянулись, казались, скорее, уродством, чем украшением. Джон подозвал человека, который работал на огородных грядках за домом.
— Я хочу, чтобы вы убрали эти булыжники, — сказал он. — Вы могли бы начать прямо сегодня. Просто откатите камни в сторонку; это займет у вас не больше часа. — Взгляд его упал на бордюр из полевых цветов. Они тоже напоминали ему о прогулках Кэролайн через болота. — Да, и лучше бы совсем убрать этот бордюр, — добавил он. — Это всего лишь скопище сорняков. Осенью мы все здесь засадим розами.
День выдался необыкновенно жарким, и, как часто бывало в прохладе вечерних — сумерек, клочья тумана начали подниматься над полями. Они висели совсем низко, и Джон Верралл, сидевший после ужина на террасе со своей трубкой, мог видеть верхушки замковых стен, черными и четкими силуэтами выступающие над ними в гаснущем сиянии заката. Какое-то время он читал вечернюю газету, затем, снова подняв глаза, заметил, что туман плотными волнами наплывает на сад. Какая-то фигура, неясно очерченная, склонилась к земле на самом краю бордюра из полевых цветов, как раз там, где была декоративная горка Кэролайн; должно быть, уборка камней заняла у садовника гораздо больше времени, чем он предполагал. Джон встал, так как становилось прохладно, и вошел в дом. Харриет Кокс как раз вносила для него в гостиную поднос с виски и содовой и, заперев дом, вернулась, чтобы сыграть в безик, в который они часто играли с хозяином перед сном. Она на удивление быстро освоила правила игры, и время, таким образом, проходило очень приятно.
Кэролайн абсолютно ничего не смыслила в картах, и так никогда и не научилась играть. Она предпочитала сидеть у лампы и вязать что-нибудь или вышивать, и вечера были томительно скучными. Джон не особенно любил читать, и, позевывая над книгой, он то и дело поглядывал на нее, желая, чтобы она ушла, наконец, в свою спальню. У нее были привычки, которые раздражали его, и все же он находил тайное удовольствие, подмечая их. У нее была жеманная манера проводить кончиком языка по верхней губе, а потом слегка приоткрывать рот, точно собираясь заговорить. Изо рта ее беспрестанно доносились короткие пощелкивающие звуки — из-за зубного протеза, подогнанного не слишком удачно, а в последний год у нее начались неполадки с пищеварением, так что бывали и другие негромкие звуки. Когда это случалось, она прикладывала ладонь к губам и говорила: «Пардон».
Без сомнения, вечера теперь проходили куда веселее благодаря этим партиям в безик с Харриет, в полном расцвете тридцати лет, статной, миловидной женщиной, искрящейся весельем и смехом, когда она веером выкладывала на стол карты одной масти или свои четыре туза.
— Двести пятьдесят, — радостно воскликнула она, — да еще прежние сто. Ну и везет же мне сегодня!
Они как раз заканчивали вторую партию, когда резко задребезжал электрический звонок.
— Наверное, у входной двери, — сказала Харриет и заторопилась открывать. Она оставила дверь в гостиную открытой, и Джон слышал скрежет отодвигаемых засовов и щелканье ключа в замке. Потом стало тихо, и вскоре входная дверь снова закрылась, и она вернулась в комнату.
— Вот удивительное дело, мистер Верралл, — сказала она. — Нет ни души: я осмотрела дорогу в оба конца, да еще сходила к заднему ходу, на всякий случай. Сейчас загляну в кухню, проверю индикатор, тогда мы узнаем, что это был за звонок.
Она тут же вернулась.
— Вовсе это и не входная дверь, — сообщила она. — Звонок был из комнаты хозяйки, диск все еще раскачивался. Что-то там, видно, не в порядке; вот и вчера было то же самое. Завтра посмотрю, в чем там дело. Мне снимать? Ну надо же! Как раз то, что я хотела!
Джон плохо спал этой ночью, но он, в конце концов, задремал, когда резкий негромкий стук в дверь разбудил его. Шотландский терьер тоже проснулся от стука, который ему явно не понравился, так как он выскочил из своей корзинки, яростно лая. Джон зажег свет и встал чтобы посмотреть, что там такое; свет падал прямо на лестничную площадку, но там никого не было. Но не коснулось ли что-то, пусть чуть заметно, рукава его пижамной куртки? Он посмеялся над собой за то, что вообще позволил себе допустить нечто подобное; это был просто сквозняк, потянувший снизу от лестницы. Но Патси не успокоилась; вместо того чтобы лечь на свое место, она поскуливала у двери, требуя, что ее выпустили. Это была капризная маленькая леди, вечно настаивавшая на своем, и он снова поднялся с постели и услышал, как она пробежала по лестнице к своей любимой циновке в холле.
Эти ночные страхи съежились на следующее утро до подобающей им ничтожности, и Джон, вспоминая об этом, думал о них, скорее, как об обрывках какого-то сна, чем о реальной действительности. Он отправился в город чтобы председательствовать в Городском суде, и обнаружил там довольно-таки длинный список дел Большинство из них были самыми обычными: езда на автомобилях и мотоциклах с просроченными правами или без положенных сигнальных огней; кроме того, два мальчика обвинялись в поломке ограждения, недавно возведенного на вершине лестницы в замке. Видели, как они подобрались почти к самому роковому краю, и внизу, на земле, лежали сломанные части ограждения. Но никаких явных улик против мальчиков не было, и суд закрыл дело. Джон Верралл, как обычно во время слушания, что-то рассеянно чертил на листке бумаги, лежавшем перед ним на столе, и вдруг заметил, к своему удивлению, что делал наброски лестницы, ведущей вверх, куда-то в пространство, и затем обрывающейся. Потом ему нужно было повидать городского землемера по поводу проектов новой застройки и сказать ему, что ограждение должно быть восстановлено немедленно. Следовало, разумеется, сделать его гораздо более прочным; надо зацементировать его в каменную кладку стены. Очень опасное место; было бы ужасно, если бы там произошла еще одна трагедия.
