— У меня теперь серьезные клиенты, парень, — продолжал Хемли. — Помнишь Вернона Панику?
Нил даже не рассмеялся.
— Хорошая хохма, Джонни, «толкаю кокс Вернону Панике», Вернону, раз так его, Панике. Парню, которого «Биллборд» единогласно назвал «Рокер, который вероятнее всего покончит жизнь самоубийством». Парню, которого «Роллинг Стоунз» называли «обе половины злого близнеца». Очень хорошая хохма, Джонни. Особенно если учесть, что Псих-Паника убился год назад, въехав на своем байке в школьный автобус. Вскрытие показало, что наркотиков в нем было больше, чем в аптеке.
Хемли положил руку на плечо Нилу, сминая кожу его куртки. Слова вылетали у него изо рта с каким-то шипением.
— Верной Паника был лучшим траханным гитаристом в этом траханном мире, Нило. Лучшим, черт его побери. Его старуха знала, что он под кайфом, но все равно послала его за какими-то там чипсами, и он так и не вернулся. Это ей всю башку перевернуло. Трип на вине в один конец. И случилась так, что его старуха теперь моя клиентка. Вот только она просрала все деньги, что он ей оставил, и теперь она взаправду влипла. Я только что от нее. Стоило бы тебе на нее поглядеть — сплошь трясучка да дерьмо. За пару грамм она что угодно сделает, парень. Все что угодно.
— Ага, все это очень мило, Джонни, но что…
— А вот что. — Хемли протянул ему кейс. — Топор Вернона Паники, парень. Его черная '59 «Гибсон Лес Пол Кас- тем». Три хамбекера[3] «Пи-Эй-Эф». «Чудо без единого лада». Она обменяла ее на пол-унции дрянного кокса, шесть раз разбавленного. Она — твоя, Нило. Я хочу, чтобы ты взял ее. Для меня это важно. Показать, что я не в обиде.
Казалось, час Нило глядел в льдисто-серые глаза Хемли. Наконец Хемли опустил кейс на диван и жестом указал Нилу, открывай мол, что он и сделал. Благоговейно.
— Ух ты, — все что и смог выдавить из себя Нил.
Предельный инструмент глядел на него в безмолвии черного дерева.
— Помнишь соло в «Вое до самого ада» парень? Или альбом «Неподконтрольный» живьем? — Хемли хлопнул Нила по плечу — гитарист гадливо передернулся. — Вернону Панике хотелось бы, чтобы она оказалась у такого гитариста, как ты, Нило. Ни у кого другого. Все эти крутые риффы, все эти монстрические песни. Они все здесь, парень. Все, мать твою, здесь!
Нил нашел наконец в себе силы взять черную '59.
Чудо в твоих руках.
— Не тяжелая, как теперешние, — отстранение пробормотал он. — А какого черта! И как бы она могла держать звук…
— Будет держать. Дело решенное, парень. Скажешь мне особое спасибо на альбоме своих лучших хитов.
— Джонни… послушай, я…
— Мне пора, приятель, — с внезапной и какой-то окончательной решительностью отрубил Хемли.
Когда Хемли уходил, в походке его как будто появилась легкость, какой не было раньше. Прямо перед тем, как закрылась дверь, Нил бросил взгляд в зеркало. И с отражением Хемли все было в порядке. Никакого там дурацкого мигания. Джонни в зеркале был совершенно нормальным, и Нил списал бы увиденное на игру света, вот только…
Закрывая за собой дверь, Хемли издал какой-то чудовищный смешок.
— Милый, я никогда не слышала, чтобы ты так играл! Ты прав, тон просто невероятный, — сказала Пэм, когда Нил показал ей пару риффов на черной '59. — Даже с такой низкой громкостью звук просто фантастика! Но, Нил, уже три утра. Почему бы тебе не пойти в постель, милый? Почему бы не поиграть немного на мне? — поддразнила она.
Нил оторвался от гитары ровно настолько, чтобы заметить две вещи: пальцы у него стерты в кровь, поскольку он сильно слишком играл, и Пэм стоит в дверном проеме своей спальни в одном лишь загаре. Золотые волосы, которые она весь вечер носила стянутыми в хвост, сейчас в беспорядке рассыпались по полным грудям. Соски стояли как часовые.
Нил опустил гитару в чехол.
Секс был столь же невероятным, как и музыка, но его будто подпитывала какая-то новая, яростная настойчивость. Пэм почти попросила его остановиться. Почти.
Нил оставил на ней синяки, и когда все было кончено, они не свернулись вместе, не поговорили, как это обычно делали. Нил извинился за то, что сделал ей больно, потом быстро встал и ушел из комнаты. Когда взошло солнце, он все еще, забыв о времени, играл на черной '59.
Пространство за кулисами было так же битком набито, как и сам зал, за стенами которого сотни детишек надеялись добыть у перекупщиков билет на распроданный концерт.
С тех самых пор, как в 1970 году в «Трубадуре» Дага Уэстона в одночасье взошла звезда Элтона Джона, музыкальный мир так еще не гудел. Всего через каких-то одиннадцать недель после того никудышного разогрева зала для «Зип» «Нил Колмик бэнд» подписали крупный контракт на запись альбома и теперь были гвоздем в «Уилтере», старом престижном театре в центре Лос-Анджелеса.
Зал кишел знаменитостями и голливудскими шишками всех мастей — они сейчас беспокойно елозили в креслах в ожидании того, что вот-вот на колоде для рубки мяса перед ними появится новая звезда Мишурного города. Такая аудитория ждет не дождется сказать тебе, что ты лучший из лучших, и разорвет на куски, стоит тебе повернуться к ним спиной. Эти ребята каждые десять минут встают проверить автоответчики; эта стая слишком занята, чтобы высидеть весь концерт.
А простая публика — те, кто наскреб денег на билеты у перекупщиков или сидят на дешевых местах — проявляла отсутствие шика, глазея на устанавливаемые телекамеры и махая как последние ослы передвижной камере видеозаписи, которую как раз везли через толпу. Они думали, их покажут в вечерних новостях. А на деле, если их где и покажут, так это в видеозаписи, какую готовят к выходу живого альбома «Нил Колмик бэнд», ее тоже пишут сегодня вечером.
За сценой Нил тянул время в гримерной. С дырой в «Честнат клаб» у этой было общего только то, что обе назывались «гримерная». Гари и Чак Уилкисы нервно вышагивали по пушистому винно-красному ковру мимо корзин со свежими фруктами и телеграммами от всевозможных лизоблюдов. Нил валялся на кушетке, листая пачку телеграмм и явно наслаждаясь жизнью. На шее у него, как всегда, висела черная '59.
— Нил! — Чак снова глянул на часы. — Мы двадцать минут как должны были быть на сцене!
— Ожидание заставит их только больше желать нашей музыки. — Он взял перебор рифф, не удосужившись поставить звукосниматель. — Они от меня без ума.
— Они без ума от нас, дружок, — напомнил Чак.
— Конечно. От нас. Вы, ребята, идите на сцену, проверьте аппаратуру. Я сейчас приду.
Когда они выходили, Нил, натянув ковбойскую рубаху из алого сатина, наклонился к зеркалу рассмотреть себя поближе. Скотчем на зеркало была приклеена телеграмма от Джона Хемли. Просто и лаконично: «Ты их убьешь».
