— Когда откроется парк? — почти закричал Слэйд.
— Когда вы туда доберетесь, не бойтесь.
Слэйд сдался и взмахнул трубкой — театральный жест, который заставил его гневно вспыхнуть, но не смог заглушить чувство вины, которое разбудил голос. Он переехал в Лондон, чтобы жить с единственной женщиной, с которой он делил постель, и когда они расстались друзьями менее чем через год, он не мог вернуться домой: его родители настаивали бы, что разрыв доказывает их правоту насчет нее и их отношений. Отец винил его в том, что он разбил матери сердце, и мужчины не разговаривали с момента ее смерти. То, как отец Слэйда смотрел на него поверх ее могилы, навсегда охладило чувства Слэйда, но без чувств живется легче, как он часто говорил себе. Теперь, дома, он чувствовал, что вынужден помириться со своими воспоминаниями.
Он заставил себя выйти из комнаты прежде, чем его мысли начали угнетать его. Служащая перебирала бумаги. Когда Слэйд вышел в приемную, дверь портье открылась, темное лицо выглянуло и скрылось. Слэйд проходил вращающиеся двери когда служащая сказала, «Здравствуйте, чем могу помочь?» Он выскочил через двери, с пылающим лицом.
Улица была такой же пустынной. Омертвевшее небо, казалось, зависло прямо над шиферными крышами как призрак дыма старинных фабрик. Даже машина Слэйда выглядела заброшенной, серая от дорожной пыли. Она была единственно машиной на дороге.
Был ли парк как-то звукоизолирован, чтобы не досаждать горожанам? Даже если аттракционы еще не заработали, он должен был слышать хотя бы толпу за домами. Ему казалось, что весь город затаил дыхание. Шаги его зазвучали твердо, механически, когда он поспешил по заросшему мхом тротуару. Он свернул на тропу, которая вела к ратуше. Среди костлявых домов улицы напротив был магазин, в котором горел свет.
Это была пекарня, в которой его мать покупала пирожки каждый уикэнд. Вкус его любимого пирога, желе, сливки и джем, наполнил его рот при воспоминании об этом. Он увидел пекаря, постаревшего, но не такого старого, как Слэйд ожидал. Тот обслуживал женщину при масляном свете, который казался ярче электрического, ярче, чем Слэйд когда-либо видел в магазинах. Вид всего этого и вкус вызвали у него такое чувство, что открыв сейчас дверь в магазин он может шагнуть в воспоминания, купить пирожки и отнести их как подарок к возвращению домой, в тепло чаепития у огня, долгие тихие вечера с родителями, когда он рос, но еще не перерос их.
Он не имел права воображать такое, он был уверен, что такое невозможно. Его рот высох, вкус исчез. Слэйд пошел мимо магазина не переходя дорогу, отворачиваясь, чтобы пекарь не позвал его. Когда он обошел магазин, свет погас. Может быть это был луч солнца, но он не мог найти просвета в облаках.
Кто-нибудь в ратуше должен знать, сохранился ли его дом. А в ратуше должно быть были люди: он слышал приглушенные звуки вальса. Он поднялся по вытертым ступенькам, прошел между колоннами декоративного портика. Двойные двери были слишком велики для этого здания, а оно было размером с отель, и сперва казались слишком тяжелыми или слишком разбухшими и не открывались. Наконец ржавые ручки поддались под его весом, и двери распахнулись вовнутрь. Приемная была неосвещенной и пустынной.
Вальс все еще был слышен. Бледный луч света протянулся перед ним и указывал на архитектурный макет на столе посреди приемной. Он прошел за своей размытой тенью по освещенному треугольнику ковра. Макет был так основательно разрушен, что было невозможно понять, какой вид на город он изображал. Если на нем были показан улицы и аллеи, нельзя было определить, где они начинались или заканчивались.
Он прошел мимо пустующего справочного стола в направлении музыки. После минуты блуждания впотьмах по коридору он оказался в бальном зале. За пыльными стеклянными дверями свет шел только от высоких фрамуг, но пары вальсировали по голому полу под музыку, которая, как ни странно, казалась еще более далекой. Их лица были серыми пятнами в полумраке. Это должно быть какой-то праздник для стариков, говорил себе Слэйд, так как больше половины танцующих были лысыми. Он направился обратно в приемную, не желая их беспокоить.
За пределами светлого треугольника темнота была почти непроглядной. Он мог различить только дальний край справочного стола. Кто-то похоже скорчился возле стула за этим столом. Если некто упал туда, то Слэйду следовало посмотреть, что с ним случилось, но поза тела была настолько невообразимо нелепой, что он решил, что это манекен. Танцоры все еще медленно кружились, все время в одном направлении, словно не собираясь останавливаться. Он внимательно осмотрелся и заметил полоску света в конце коридора… щель под дверью.
Она должна вести в парк. Он почти побежал по ковру к двери. Она была открыта потому что была повреждена вандалами: наполовину снята с петель, и ему пришлось потрудиться, чтобы приподнять ее над складками ковра. Слэйд подумал, что придется возвращаться через это здание и навалился на дверь с такой силой, что она порвала сгнивший ковер. Он пролез в проем, с трудом протиснув голову, и побежал.
Ему так хотелось поскорее убраться подальше от причиненных им разрушений, что сначала он едва смотрел, куда направляется. Самое главное — никого поблизости не было. Он пробежал около сотни ярдов между старинными домами, прежде чем задался вопросом, куда могла подеваться толпа, которую он видел из окна отеля. Слэйд неуклюже остановился и начал озираться по сторонам. Он уже был в парке.
Видно было, что город старались сохранить. Скопления трех и четырехэтажных домов с надписями на крышах беспорядочно стояли тут и там. И теперь он не мог прочитать надписи, даже те, что смотрели на него; возможно, их повредили вандалы… многие окна были разбиты… или не застеклены. Если бы не карусель, которую Слэйд увидел между домами, он мог и не понять, что находится в парке.
Слэйда беспокоило не столько запустение, сколько ощущение, что город все еще пытается меняться, пытается жить. Если его дом затронули эти изменения, Слэйд не был уверен, что хочет увидеть его, но не мог уехать, не взглянув. Он пробрался через обломки между двумя кварталами.
Небо было темнее, чем когда он входил в ратушу. Сгущающиеся сумерки замедлили его шаг, как и открывшийся вид парка. Два опрокинутых столба, каждый с улыбающимся ртом на конце, должны были, видимо, поддерживать экран. Возможно, секция винтового спуска, забитая грязью — Это всё, что было доставлено, хоть он и ввинчивался прямо в землю. Слэйд хотел знать, какие аттракционы кроме карусели были закончены, и сердце подпрыгнуло у него в груди, когда он понял, что уже несколько минут идет мимо ярмарочных представлений. Они были в домах, и там же была толпа.
