— Доброе утро, Дженнифер, — поздоровался Гольдман.
— Доброе утро, доктор Гольдман.
— Как твоя рука?
Дженнифер протянула ему кисть руки со следами ожогов от сигарет.
— Вот этот от ментоловых, этот от обычных, а этот от самых легких, указала она на три разных рубца.
— Они хорошо заживают, — констатировал Гольдман.
— Я веду себя хорошо. Когда я получу разрешение на сигареты?
— Лучше дыши полной грудью, — отшутился Гольдман.
Дженнифер пожала плечами и отошла в сторону.
Навстречу шла другая девочка-подросток. С темными кругами под глазами, она выглядела изможденной.
— Привет, Тарин, — сказал Гольдман. — Ты выглядишь нездорово, детка. Спишь ли ты вообще?
Тарин не обратила на него никакого внимания и прошла мимо.
— Не думаю, — пробормотал Гольдман, делая пометку в своих бумагах.
Он остановился у изолятора и посмотрел в маленький глазок, забранный сеткой. Кинкайд, огромный и сильный на вид семнадцатилетний парень с остриженной головой, сидел в углу белой комнаты, обитой чем-то мягким, уставившись в никуда. Гольдман сделал еще одну пометку.
Неожиданно рядом с ним появилась главный врач больницы Элизабет Симмс.
— Как он себя чувствует? — спросила она.
— Остывает, — ответил Гольдман.
— Если такие срывы будут у него и дальше, мне придется держать его в изоляторе постоянно.
— Не беспокойтесь, до этого дело не дойдет. В этот момент Кинкайд тихонько запел:
«Мне больше не снятся сны, У меня нет больше снов, Всю ночь напролет я пою свою песню, Потому что мне больше не снятся сны». Гольдман и Симмс посмотрели друг на друга и пошли дальше.
— Я прочитал информацию о новом штатном сотруднике, — сказал Гольдман.
— И что вы об этом думаете?
— Откровенно говоря, не понимаю, почему нужно носиться с какой-то выпускницей школы как с опытным профессионалом, — бросил в ответ Гольд-май.
— Она проводит исследование по наиболее типичным ночным кошмарам, сообщила Симмс.
— Элизабет, нам не нужна помощь со стороны. Я знаю этих ребят и не хочу, чтобы какая-нибудь горячая голова экспериментировала с ними ради публикации.
Гольдмана прервало сообщение по местной системе радиовещания:
«Доктор Гольдман, немедленно в приемный покой!»
Гольдман и Симмс бросились бежать через зал в приемный покой. Там буйствовала Кристен, отбиваясь от медицинских сестер и санитаров, которые пытались схватить ее и положить на каталку. Мать Кристен, Элен, была на грани истерики. Она во весь голос поносила медсестру.
— Давайте без этого! — кричала она. — Она лишь хочет привлечь к себе внимание, вот и все! В ее маленькую игру я больше не играю!
Совершенно ошалевшая медсестра обернулась к Гольдману.
— Попытка самоубийства, — сказала она. — Ее только что привезли из центральной больницы графства.
— Как ее зовут? — спросил Гольдман.
— Кристен Паркер. Она вела себя прекрасно до того, как мы попытались ввести ей успокаивающее средство.
Кристен с искаженным ужасом лицом пиналась, кусалась и царапала санитаров, пытавшихся схватить ее.
— Кристен, — закричал Гольдман, — мы хотим помочь тебе!
Неожиданно в приемный покой вошел Макс. Он отстранил санитаров, легко скрутил Кристен, заведя ей руки за спину. Она попыталась сопротивляться, но Макс был слишком силен для нее. Кристен обмякла.
— Успокойся, сестренка, — произнес сострадательно Макс. — Хватит этой ерунды.
Гольдман взял у сестры шприц и медленно подошел к Кристен:
— Кристен, я — доктор Гольдман. Я не причиню тебе боли. Я лишь хочу ввести тебе кое-что, чтобы помочь заснуть.
В то же мгновение Кристен пнула Гольдмана в живот. Макс потерял равновесие и повалился на свою тележку. Медицинские инструменты рассыпались по полу.
Кристен схватила хирургические ножницы.
— Назад! — закричала она и забилась в угол, готовая пронзить любого, кто к ней приблизится. Обстановка в приемном покое накалилась.
— Кристен, — сказал Гольдман, — положи ножницы. Никто не сделает тебе ничего плохого!
Держа перед собой ножницы, Кристен стала покачиваться взад и вперед, напевая:
«Пять, шесть, возьми распятие, Семь, восемь, не спи-ка лучше допоздна, Девять, десять, никогда… никогда…»
Кристен заколебалась, так как не могла вспомнить продолжение.
И тут из зала раздался голос:
«… никогда не засыпай снова!»
В приемном покое воцарилось напряженное молчание. Глаза всех обратились к Нэнси Томпсон, стоявшей в дверях. Сейчас это была молодая красивая женщина. Однако белая прядь в ее волосах все еще напоминала о ночном кошмаре на улице Вязов много лет тому назад.
— Кто научил тебя этой песенке? — спросила она.
Глаза Кристен были прикованы к Томпсон. Нэнси подошла к девочке, взяла из ее рук ножницы, и Кристен упала в ее объятия, захлебываясь от рыданий.
* * *
В тот же день Гольдман и Томпсон обедали в пустынном кафетерии.
— Расскажите мне о детях, — попросила Томпсон.
— Вы увидите их всех завтра, — сказал Гольдман. — В каком-то смысле это… уцелевшие. У всех ужасно нарушен сон. Бессонница, нарколепсия, недержание мочи…
— Но ночные кошмары — общее для всех?
— Именно. У них у всех какая-то групповая мания преследования каким-то «злым духом», более точного определения пока нет. Они так травмированы, что делают все что угодно, только бы не спать.
— Все что угодно, — повторила Томпсон.
Гольдман сидел, уставившись на свою кофейную чашку. — Около месяца тому назад мы потеряли одного. Не знаю, где он достал бритву. — Он помолчал. — Вы когда-нибудь работали с ветеранами войны?
Томпсон покачала головой.
— Эти ребята ведут себя так, будто у них синдром заторможенного стресса. Если бы я не знал всего, мог бы поклясться, что они участвовали в тяжелых сражениях.
— Я бы не сказала, что не участвовали, — заметила Томпсон.
— Что вы имеете в виду?
Томпсон пожала плечами и не ответила.
— Между прочим, — сказал Гольдман, — с этой новой больной все было сделано великолепно.
— У меня есть некоторый опыт по части типичных ночных кошмаров, — обронила Томпсон.
— Да, мне говорили. У вас это какая-то навязчивая идея.
— Называйте это страстью, — откликнулась Томпсон, смотря на свои часы. Мне нужно идти.
— Не забудьте заглянуть к Максу, — предупредил Гольдман. — Он введет вас в курс дела.
Собирая свои вещи, Томпсон нечаянно уронила кошелек, и его содержимое высыпалось. Среди прочего был и пузырек с пилюлями, Гольдман помог ей и поднял пузырек с надписью «Гипносил».
