На следующее утро, когда Крэйг открыл рундук, чтобы взять свою порцию, он увидел, что запас провизии не уменьшился.
И на другой день — то же самое.
Еще одна зарубка. Уже пять дней. Крэйга беспокоила одна странность: он питался хорошо, но все глубже погружался в странную апатию, словно бы терял силы от голода.
Поскольку еды было больше, чем достаточно, он старался есть больше, чем ему хотелось. Это не помогло.
Хоффманстааль же встречал каждое утро бодрым и в хорошем настроении.
У обоих уже отросли порядочные бороды. Крэйг свою ругал — из-за нее у него зудела шея. Хоффманстааль свою бороду холил, расчесывал пятерней и даже пытался завить усы при помощи большого и указательного пальцев.
Крэйг лежал на полу шлюпки и наблюдал за этим полезным занятием.
— Хоффманстааль, — проговорил он, — вы ведь не экономите продукты ради меня? Совершенно незачем вам голодать, я же говорил…
— Нет, друг мой. Признаться, я никогда еще не питался так хорошо.
— Да вы же почти ничего не тронули!
— А, — Хоффманстааль потянулся, напряг могучие мышцы и расслабился. — Это все бездеятельность. Я не голоден, не беспокойтесь…
Еще зарубка. Крэйг не переставал удивляться. День ото дня, час от часу слабел и становился все апатичнее. Он валялся на носу шлюпки, расслабившись в теплых лучах солнца, глаза подернуты дымкой, тело как тряпка. Время от времени он опускал руку в прохладную воду за бортом; но появление в волнах отвратительных треугольных акульих плавников положило конец такому времяпровождению.
— Они, как все в природе, эти акулы, — заметил Хоффманстааль. — Терзают, и убивают, и ничего не дают взамен той пищи, которую берут так грубо и жестоко. Им нечего предложить, разве что собственное тело, которое, в свою очередь, будет сожрано другими существами. И так далее, цепь продолжится. Этот мир — местечко не из самых приятных, мой друг. Он жесток…
— Разве человек сильно от них отличается?
— Человек хуже. Хуже всех…
Седьмая зарубка. Крэйг все слабел. И теперь он был совершенно уверен, что Хоффманстааль вообще ничего не ест.
Только когда на планшире выстроились в ряд уже девять зарубок, Крэйг обнаружил, что Хоффманстааль все-таки ест.
Была ночь, и волнение было немного сильнее обычного. Шлепки волн в борта шлюпки разбудили Крэйга, хотя в последнее время он спал очень глубоким, похожим на транс сном. Он ощутил какое-то недоброе, давящее присутствие.
Крэйг пошевелился и почувствовал, что это чувство исчезло. Сквозь ресницы он увидел на фоне усеянного яркими звездами неба силуэт Хоффманстааля.
— Вы кричали во сне, мой друг. Вас беспокоят кошмары? — Голос был встревоженным, заботливым.
— Горло… горло болит… горит… я…
— Это морской воздух. Соль в воздухе… Не тревожьтесь, к утру вы поправитесь.
Лицо Крэйга было точно гипсовая маска — ничего не чувствовало. Губы не слушались.
— Мне кажется… по-моему, я — умираю…
— Нет! Ты не умираешь! Ты не можешь умереть! Если ты умрешь — умру и я!
Крэйг размышлял над этими словами. Лодка колыхалась на волнах, и это укачивало, успокаивало его. Ночь была прохладной, но он не мерз. Он был слаб, но спокоен; ему было страшно, но и как-то непонятно покойно и хорошо. Голова откинута, дышится легко. Он вдруг увидел, как прекрасно небо.
Созвездие Персея скользило к западному горизонту, и Крэйг почти бессознательно отметил, что переменная звезда Алголь находится в стадии максимальной яркости. Он блуждал взглядом по небу, называя про себя созвездия. Рыбы уже были не видны. Рыбы… За бортом плеснула вода. Акула? Кровожадные твари. Акула…
Дракула.
Слово застряло в сознании. Оно словно бы поворачивалось там, пока подсознание исследовало его.
Затем оно вернулось в сознательную часть разума — резко, как удар.
Теперь он знал.
Он приподнялся на локтях (они плохо держали вес его тела).
— Хоффманстааль, — сказал он, — вы ведь вампир, правда?
В темноте прозвучал глубокий, звучный смешок.
— Ответьте мне, Хоффманстааль. Вы вампир?
— Да.
Крэйг потерял сознание. Очнулся он уже днем. Казалось, что тьма слой за слоем сползает с его глаз, а сам он все ближе поднимается к свету из бездны. Во тьме светился крохотный тусклый красновато-оранжевый диск; постепенно он раздувался, разгорался и наконец заполнил собой весь мир. Тьма ушла, и теперь Крэйг широко открытыми глазами смотрел на слепящее солнце.
Он судорожно сглотнул и повернул голову. И, словно его уши вдруг открылись, услышал мелодию. Кто-то, пока неразличимый за хороводом огненных пятен, насвистывал немецкую песенку.
Хоффманстааль…
Хоффманстааль сидел на корме, покойно сложив на коленях мускулистые, опушенные золотом руки.
Свист оборвался.
— Доброе утро, мой друг. Вы долго спали. Надеюсь, вы хорошо отдохнули.
Крэйг смотрел на него в упор, беззвучно шевеля губами.
Высоко вверху раздался резкий крик чайки. Ей ответила другая, скользившая над самой водой.
Хоффманстааль улыбнулся.
— Не смотрите на меня так. Уверяю вас, я почти совершенно не опасен — Он мягко рассмеялся. — Могло быть ведь и гораздо хуже. Представьте себе, например, что я был бы, к примеру, вервольфом. А?
Несколько секунд он ждал ответа, потом продолжил:
— О да, ликантропия вполне реальна, реальна, как эти чайки. Или, проводя более подходящую аналогию, — реальна, как эти акулы. Знаете, как-то в Париже я целых три месяца прожил с одной молодой особой. Днем она была мойщицей в публичных банях, а ночью — волком. Вернее, вервольфом — это не совсем одно и то же. Она выбирала свои жертвы по их…
Крэйг оцепенело слушал, сознавая, что Хоффманстааль просто болтает, стремясь отвлечь его. История о даме-оборотне постепенно сошла на анекдот, вне всякого сомнения выдуманный: Хоффманстааль сам засмеялся и, похоже, немного обиделся, когда Крэйг даже не улыбнулся в ответ. Этот могучий человек был довольно чувствителен и раним. Чувствительный вампир! Чувствуя, что Крэйг испытывает к нему отвращение, Хоффманстааль пытался спрятать смущение в потоке слов.
— …и когда жандарм увидел, что пуля, которая убила ее, — обыкновенная, свинцовая, он сказал: «Месье, вы обошлись с этой pauvre jeune fille неблагородно». Ха! Естественно, для меня это был довольно грустный момент, и все же…
— Перестаньте! — выдохнул Крэйг. — Превратитесь… превратись в нетопыря и улетай. С глаз моих долой… напился моей крови…
Он попытался отвернуться, но локти разъехались, и лопатки со стуком ударились о днище лодки. Он лежал с закрытыми глазами, и в его горле стоял ком — одновременно хотелось смеяться и тошнило.
