Итак, крошка Златовласка вошла в маленький домик и увидела там, посреди комнаты, три стула.
Нет, ну надо же, сказала Элис, не вполне улавливая настроение, каким был пронизан момент.
Она с недоверием смотрела на стулья.
Один был большой. Второй был размером для мамы. И третий — детский.
Ой, сказала Элис.
Она огляделась по сторонам. Все сходится. Она была поражена. Шутки кончились. Готово дело. Спятила. Но это же правда, она на самом деле здесь.
Элис подошла к большому стулу. Она гадала, для чего все это устроено. Разумеется, она никак не могла догадаться.
Ее рот был готов растянуться в улыбку, когда она радостно уселась на краешек стула для папы. Она негромко засмеялась, и серьезность сошла с ее некрасивого личика. Она снова ощутила себя девочкой. Я крошка Златовласка, и я прибью любого мерзавца, который посмеет сказать, что это не так.
Она огляделась по сторонам, ее губы кривились в попытке сдержать улыбку мрачного восторга. Мне не нравится этот стул, подумала она. Мне он не нравится, потому что я Златовласка и он должен мне не нравиться.
Она выпрямилась на стуле.
Я действительно Златовласка. Я по-настоящему превратилась в нее.
Эта мысль вызвала головокружение у миссис Элис Грэйди: замужем десять лет, бездетная, первая седина в волосах, ненароком забрела в сказочный мир.
Мне не нравится этот стул, заявила она.
И, что самое странное, он ей в самом деле не нравился. Поэтому она встала. На миг ее пронзила мысль, что Джордж не увидит этого чудесного места. Что ж, сам виноват, так и проспит всю жизнь. И ее нельзя было винить за эту мысль.
Элис застыла на секунду, думая, кто же может владеть этим чудесным домиком. Может, это выставочный павильон какой-нибудь меховой компании или мебельной фабрики? А? — спросила она, но стены ничего ей не ответили.
Она подошла к окну и посмотрела наружу.
Видно было плохо. Однако она заметила, что уже темнеет.
Но солнечные лучи пока что еще пробивались сквозь кроны деревьев и падали на землю. Элис смотрела, как золотые ленты протягиваются сквозь сумрак. Она вздохнула. Это сказка, без дураков. Нереальный мир, ставший реальным.
Это ее напугало.
Потому что люди не привыкли к тому, чтобы нереальное становилось реальным. От этого их сытые мозги охватывает нечто похожее на болезненный голод. Они заключают реальность в удушливые рамки теории вероятностей. И только в определенный момент времени, когда они ослабевают, то впускают в себя воображаемое.
Как раз в такой момент их можно прибрать к рукам.
И вот, напуганная лишенным определенной формы осознанием, Элис застучала каблучками к двери. Дверь открылась без труда. И это все изменило.
Она сказала, о, какого черта, чего мне волноваться? Всего раз в месяц, и то если повезет, Джордж вывозит меня на прогулку, и вот сегодня как раз такой день, так что я не стану тратить его даром.
Она вернулась обратно в комнату, кичась своей храбростью.
Она посидела на втором стуле, просто чтобы не нарушать сюжет. He-а, сказала она звонким девчачьим голоском. Встала, на ее лице отразилось явное отвращение.
Шагнув в сторону, она шлепнулась на самый маленький стул. Ах, сказала она, ха-ха, заявила она утвердительно, этот стул — то, что надо. Я посижу на нем и подумаю.
Она погрузилась в размышления.
Вес это очень странно. Откуда взялся этот домик? Может, собственность какого-то эксцентричного миллионера? Нет, только не на муниципальных землях. Тогда что все это значит? Кто здесь живет? Только посмей сказать, что три медведя, обратилась она к самой себе, и я дам тебе по зубам.
Но если не три медведя, то кто же? Она почесала голову. И сколько их? Или…
С этой мыслью Элис вскочила со стула и кинулась в соседнюю комнату.
Н-да, чтоб мне лопнуть, проговорила она ошеломленно.
Там стоял стол.
Точно такой же стол, как в детской книжке «Три медведя». Низкий, грубо сколоченный стол, старый, в пятнах.
И на этом самом столе стояли три миски с дымящейся овсянкой.
У Элис отпала челюсть. Это был удар под дых, и уже не смешно. Что все это значит?
Она смотрела на стол с мисками, и мурашки пробегали по ее двадцативосьмилетней с чем-то там спине. Она испуганно оглянулась через плечо. Не знаю, хочется ли мне встречаться с тремя медведями, произнесла она с трепетом.
На лбу у нее залегли новые морщинки. Это уж слишком, думала она. Представлять, что оказалась в сказке, это одно. Жить в ней — совсем другое. От этого веет леденящим холодом. Я знаю, что всему этому имеется логическое объяснение, однако…
Вот в этом и заключена их сила и слабость. Они вечно знают, что всему имеется логическое объяснение. Но их представления о логике слишком узки, чтобы вместить в себя действительные объяснения.
Поэтому Элис решила подумать о чем-нибудь несомненном.
Я только что была рядом с Джорджем, сказала она. Он храпел на земле, и там было полно логическим образом попавших туда крутых яиц, пикулей и вполне материального кофе. И мы поженились с ним согласно общепринятой традиции, мы живем на вполне осязаемой Сампер-стрит, дом сто восемьдесят четыре. Джордж получает сто девяносто два доллара восемьдесят центов в неделю, еще мы играем в бридж с Нельсонами, людьми из плоти и крови.
Она все еще была напугана.
Она проглотила подступивший к горлу комок. Наверное, мне пора уходить отсюда, сказала она себе.
Однако не сдвинулась с места. Вставай, иди. Но ноги ее не шевельнулись. Она теряла над собой контроль. Вот теперь я испугана до смерти, сказала она, испугана так, что пошевелиться не могу. Или, может быть, я вовсе не так испугана, как мне кажется. Ведь это всего лишь жутковатое совпадение. Должно быть, это дом трех чокнутых старичков, которые, завидев кого-нибудь, выставляют на стол три разнокалиберные миски с овсянкой и прячутся в чулане.
Привет! — крикнула Златовласка, есть кто дома?
В ответ не раздалось ни звука, только ветер зловеще захихикал в трубе.
Ау? — позвала Элис, надеясь, что сейчас выскочит какой-нибудь скрюченный старичок и крикнет ей: «Стой! Что ты делаешь в государственном заповеднике, ты вторглась сюда незаконно, мы уже закрыты, уходи!»
Ни ответа. Ни звука. Только мертвенно-тихий дом и три миски овсянки, источающие аппетитный запах.
Элис принюхалась.
Отлично пахнет, вынуждена была признать она. Только будь я проклята, если съем хоть чуть-чуть, потому что, во-первых, я недавно съела кучу бутербродов, а во-вторых, я вовсе не… Господи!
Элис умирала с голоду.
Или же ей казалось, что умирает. Одно и то же. Так она подумала.
Элис была испугана по-настоящему, она скрестила на груди руки, которые покрылись гусиной кожей. Она вернулась в предыдущую комнату. Плюхнулась на папин стул и выкрикнула «ой!».
