Моррис Уэст - Адвокат дьявола

– Далее мы находим свидетельства более активной религиозной деятельности. Нероне молится с больными, утешает умирающих. Ночью, по глубокому снегу, идет за священником, чтобы тот причастил уходящего в мир иной. Если священник не приходит, остается один у смертного одра. Что мне показалось странным… – Мередит помолчал. – Двое свидетелей показали: «Когда отец Ансельмо отказался прийти…» Что это значит?

– То, что записано, – холодно ответил епископ. – Этот священник позорит церковь. Я часто думал о том, чтобы снять его с прихода, но все-таки пришел к выводу, что делать этого не следует.

– Вы слывете приверженцем суровой дисциплины. Вы карали других. Почему не его?

– Он стар, – мягко ответил епископ. – Стар и близок к отчаянию. Мне не хотелось бы думать, что именно я вверг его в пропасть.

– Извините, – потупился Мередит.

– Какие пустяки. Мы же друзья. Вы вправе спрашивать. Я – епископ, а не бюрократ. Я несу посох пастыря, и заблудшая овца – тоже моя. Продолжим. Почитайте мне о Джакомо Нероне.

Мередит провел рукой по редеющим волосам. Он очень устал. С трудом ему удалось сосредоточиться на следующей записи:

– «…Где-то в марте 1944 года пришли немцы. Сначала маленькое подразделение, затем побольше, для пополнения тем частям, что сдерживали наступление английской армии, переправившейся через Мессинский пролив и продвигавшейся в глубь Калабрии. Джакомо Нероне вел переговоры с немцами. Похоже, они завершились успешно. Крестьяне обещали поставлять продовольствие в обмен на лекарства и теплую одежду. Командир заверил, что солдаты будут держаться подальше от женщин, чьи мужья и братья находились вдали от дома. Договоренность в целом соблюдалась, и авторитет Нероне среди местных жителей еще более вырос. Впоследствии сотрудничество с немцами послужило поводом для его расстрела партизанами. Когда союзники прорвали фронт и двинулись на Неаполь, они обошли деревни стороной, а остатки немецких войск добили партизаны. Джакомо Нероне остался в Джимелло…»

Епископ остановил его взмахом руки:

– Подождите. Что вам это напоминает?

– Ignotus! – спокойно ответил Мередит. – Неизвестный. Человек ниоткуда. Заблудшая душа, внезапно прозревшая и повернувшаяся к Богу. Ему ведома благодарность, знакомо сострадание, он умен, возможно, не безразличен к власти. Но кто он? Откуда пришел? Почему поступает так, а не иначе?

– Вы видите в нем святого?

Мередит покачал головой:

– Еще нет. Благочестивость, возможно, но не святость. Я еще не успел изучить показания, касающиеся совершенных им чудес, поэтому не буду этого касаться. Но вот о чем я могу сказать. Святости свойственны определенные закономерности, логическая завершенность. Пока я вижу только тайны и загадки.

– Может, никаких тайн нет, только невежество и недопонимание? Скажите мне, друг мой, что вам известно об условиях жизни на юге в то время?

– Немного, – честно признал Мередит. – Всю войну я провел в Ватикане. Я знал только то, о чем прочел, что услышал. Вторичная информация, естественно, искаженная…

– Тогда позвольте рассказать вам о юге. – Епископ встал и отошел к окну. Выглянул в сад, где легкий ветерок шелестел листвой. Луна еще не поднялась над холмами, поэтому деревья прятались в темноте. Когда он заговорил, в голосе его слышалась нескончаемая печаль: – Я – итальянец, и понимаю эту историю лучше многих, хотя и не могу до конца уяснить мотивы тех или иных действующих лиц. Прежде всего вы должны осознать, что для побежденных не существует такого понятия, как верность. Вожди не оправдали их надежд. Сыновья погибли напрасно. Они никому не верят, даже самим себе. Когда наши победители пришли, проповедуя свободу и демократию, мы не поверили и им. Мы смотрели только на ломоть хлеба в их руках и пытались прикинуть, какую они запросят за него цену. Голодные люди не верят даже в хлеб, до тех пор, пока он не окажется в животе. Такое вот положение сложилось на юге. Побежденные, голодные, оставшиеся без лидеров. Хуже того, всеми забытые, и они это знали.

– Но Нероне не забыл их, – возразил Мередит. – Он остался с ними. И был лидером.

– Уже нет. Там появились новые господа. С новенькими автоматами, туго набитыми вещмешками и разрешением союзников очистить горы и поддерживать порядок до сформирования правительства. Крестьянам были знакомы их имена и лица: Микеле, Габриэль, Луиджи, Бенпи. У них был хлеб, банки тушенки, плитки шоколада и желание свести счеты, как политические, так и личные. Они салютовали поднятым сжатым кулаком и тем же кулаком били тех, кто решался возразить им. Их было много, и они были сильны, потому что Черчилль сказал, что пойдет на сделку с кем угодно, лишь бы установить порядок в Италии и получить возможность подготовки вторжения во Францию. Что мог противопоставить им Джакомо Нероне, ваш Неизвестный, появившийся ниоткуда?

– Но что он пытался сделать? Именно это интересует меня. Почему одни защищают его, как святого, а другие отвергают и выдают палачам? Почему партизаны ополчились на него?

– Тут все записано, – устало ответил епископ. – Они назвали его коллаборационистом. Обвинили в пособничестве немцам.

– Этого недостаточно, – горячо возразил Мередит. – Совершенно недостаточно, чтобы объяснить ненависть и насилие, чтобы понять, почему произошло разделение и теперь одна из деревень процветает, а вторая все глубже увязает в нищете. Недостаточно и для нас. Народ провозглашает его мучеником, умершим за веру и христианскую мораль. Нам же показана политическая расправа, несправедливая, жестокая, но всего лишь расправа. Нужна не политика, но святость, прямые взаимоотношения человека и бога, его создателя.

– Возможно, в этом суть – благочестивый человек, запутавшийся в политике.

– Вы в это верите, ваша светлость?

– Так ли важно, вот что я верю, монсеньор?

Епископ повернулся к англичанину. Тонкие губы изогнулись в иронической улыбке.

И внезапно Мередиту открылась истина. Этот человек тоже нес свой крест. И епископов мучили сомнения и страхи. Искра сострадания затеплилась в сердце Мередита, и он ответил:

– Важно ли? Думаю, что да.

– Почему, монсеньор? – их взгляды встретились.

– Потому что вы, как и я, боитесь перста Господня.

Николас Блэк, художник, работал над новой картиной.

Композиция простенькая, но драматическая: нагромождение валунов и скальных обломков, растрескавшихся и изъеденных ветром, тут и там островки горного мха, вырастающая из камня олива, сухая, без листьев, ее голые сучья образуют крест на фоне синего неба.

Он рисовал уже час, в уединении маленькой ровной площадки, спрятавшейся за склоном холма. Внизу лежала долина с квадратиками полей, вверху сияло солнце.