Я повиновалась и почувствовала счастье, которого не ощущала уже долгое время.
— Ну что? — спросил он.
— Мне нравится, — сказала я.
— Я знал, что тебе понравится, — сказал он, ухмыляясь. — Знал!
— Мне правда нравится, — сказала я, доев.
— Конечно, — сказал он. — Такое просто не может не нравиться.
Вторую половину дня и вечер я все так же практиковалась с каминными решетками. Это продолжалось до тех пор, пока не раздался рев вернувшегося из Лондона поезда. Мы отправились ужинать. Растолкав других Айрмонгеров, я села на скамью рядом с той носатой девушкой, которая отказалась слушать мою историю.
— Расскажи мне о себе, — сказала я. — Я хочу знать.
Это была маленькая, бледная и истощенная девушка с грустным выражением лица и длинным носом, но ее кожа еще не приобрела серый оттенок, свойственный многим Айрмонгерам, а ее губы были розоватого цвета. Когда я села рядом с ней, она продолжила есть так, словно меня здесь не было.
— Ты помнишь свое имя? — спросила я.
— Айрмонгер, — сказала она.
— Меня зовут Люси Пеннант, — шепнула я.
— Боже, как будто я сама этого не знаю!
— А ты назовешь мне свое имя?
— Знаешь, здесь ходит целая толпа чертовых Люси Пеннант. Их здесь как грязи. Девчонок просто накрыло, они шепчут это себе под нос в судомойнях, на кухнях и в прачечных. «Люси Пеннант» на разные лады — они часто ошибаются. Я слышала, как одна Айрмонгер бормотала что-то о Лерки Пенбраш. Так что, Лерки, меня от тебя уже тошнит, если хочешь знать. Меня от тебя воротит!
— Тогда скажи мне свое имя, если ты его еще помнишь.
— Я помню свое имя. Помню! Кем ты, черт возьми, себя возомнила?
— Я Люси Пеннант. А ты?
— Я его где-то записала.
— Да? И?
— Да, я его где-то записала, чтобы никогда не забыть. Но когда я пытаюсь вспомнить свое имя, то не могу этого сделать. В голову лезет лишь Люси Пеннант. Целых пять минут я была уверена, что я — Люси Пеннант. Но я — это не она, я точно не она. У меня есть свое собственное имя, и я его записала.
— Где?
— Ох, Люси Пеннант, — сказала она со слезами на глазах, — я не могу вспомнить. Просто не могу. Хоть и знаю, что где-то его записала, знаю. Нацарапала ножом. Понимаешь, я искала его в тот момент, когда меня нашел мистер Бриггс. Меня сразу же отправили к миссис Пиггот и в качестве наказания на два месяца послали работать на Свалку. И я еще две недели не увижу свое чайное ситечко. Не знаю, что мне без него делать. А уж два месяца на Свалке…
— Просто за то, что ты ходила по дому?
— Им это не нравится. Они хотят, чтобы ты была там, куда тебя отправили. Теперь я не знаю, смогу ли найти свое имя.
— Мы с тобой, — сказала я, — продолжим поиски. Мы не остановимся до тех пор, пока не найдем его.
— Они могут отправить тебя работать на Свалку за любую мелочь, — сказала она.
— Ну и пусть катятся к черту. Как страшно!
— Было бы хорошо отправиться к чертям вместе с ними, — сказала она, улыбнувшись. Улыбка редко появлялась на ее лице, хотя с ней она выглядела гораздо симпатичнее, пожалуй, даже довольно хорошенькой.
— Мы разыщем твое имя, обещаю, — сказала я.
— Ни о чем другом я и думать не могу, даже здесь.
— Каково там, на Свалке?
— Это ад. Просто ад.
— Расскажи.
— Ты никогда не знаешь, вернешься ли обратно. Тебе приходится быть очень осторожной — земля под тобой может внезапно поплыть, и ты начнешь тонуть. Не знаю, что ждет меня завтра. Возможно, я встречу свою смерть. Держись за свои каминные решетки, держись за них покрепче всю свою жизнь. Но наверху будь острожной и делай в точности то, что они тебе говорят. И ни в коем случае не сталкивайся с верхними Айрмонгерами, с членами семьи, или окажешься на Свалке вместе со мной. Когда ты идешь наверх?
— Как только мистер Бриггс ударит в колокол.
Повествование Клода Айрмонгера продолжается
Последний завтрак
Я не спал. Не мог уснуть. Мои мысли занимала Пайналиппи, и, когда забрезжил рассвет, я встал и в мрачном расположении духа пошел завтракать.
Я привык приходить в столовую как можно раньше. Если там было слишком много моих товарищей в вельветовых штанишках, то к концу завтрака моя голова просто звенела от голосов их заветных предметов. Обычно я и приходил, и уходил первым. Но тем утром в столовой уже сидел Туммис. Мы пожали друг другу руки.
— Учитывая всю эту историю с Розамутью, — сказал я, — возможно, у меня сегодня не будет Сидения. Возможно, его отменят.
— И мы оба останемся в коротких штанишках? Думаю, это было бы не так уж и плохо.
— Однажды, Туммис, ты обязательно получишь свои брюки.
— Прошлой ночью мне снилась Ормили. Можно, я расскажу тебе об этом?
Нас прервал резкий женский голос, объявивший:
— Сесили Грант.
Рядом с нами сел кузен Борнобби. Сесили была его женской туфлей четвертого размера, лежавшей в закрепленном у него на поясе кисете, который болтался между ногами. У кузена Борнобби была огромная коллекция рисунков и фотографий полуголых женщин. Все они были найдены на Свалке — каким-то образом ему всегда удавалось их разыскать. Борнобби говорил, что у него на них особый нюх. Борнобби всегда выглядел очень уставшим, у него всегда были коричневато-серые синяки под глазами. Он мылся ароматическим мылом, так что его приближения нельзя было не заметить. Но за этим запахом скрывался другой, словно за Борнобби неотступно следовал призрак рыбы. Недавно он нашел на Свалке кое-что новое, но оно ему надоело, и теперь он пытался сдать нам его напрокат. Это был рекламный буклет, гласивший:
ПЕРВОКЛАССНЫЕ КОРСЕТЫ ЧЕСА ТОМПСОНА
Сидят как перчатка. Великолепно подходят к платьям с длинной талией!! Продаются в мануфактурных лавках. Миллион пар в год.
Изготавливаются в вариантах 13-, 14-, 15-тидюймовой длины. Как перчатка!!
В случае отсутствия нужного размера в ассортименте вашего мануфактурщика пишите по адресу: Лондон, Олд-Бейли, 49. В письме следует указать размер и обхват талии. Корсет будет выслан вам незамедлительно.
— Не сегодня, Борнобби, — сказал Туммис. — У него нынче Сидение.
— Сегодня, правда? — сказал Борнобби. — Тогда у него еще больше причин. Давай же, Клод, взгляни на эти корсеты, подумай, как Пайналиппи будет выглядеть в одном из них.
— Борнобби, пожалуйста, не сейчас, — сказал Туммис. — Не порть ему настроение.
— А как насчет этого? Это кое-что особенное. Специально для тебя, Туммис.
