— Последний день сезона, — говорил Уллман. — День закрытия. Каждый раз суматоха. Я, собственно, ожидал, что вы приедете часам к трем, мистер Торранс.
— Хотелось дать «фольксвагену» время на случай, если он решит закатить истерику, — сказал Джек. — Но все обошлось.
— Очень удачно, — сказал Уллман. — Я собираюсь попозже устроить для вас троих экскурсию по нашей территории, и, конечно, Дик Холлоранн хотел бы показать миссис Торранс кухню «Оверлука». Но, боюсь…
Чуть не налетев на него, подбежал клерк:
— Извините, мистер Уллман…
— Ну? Что такое?
— Миссис Брэнт, — смущенно сказал клерк. — Она отказывается платить по счету — только карточкой «Америкэн экспресс». Я говорю, мы в конце прошлого сезона прекратили принимать «Америкэн экспресс», но она… — Он перевел взгляд на семейство Торрансов, потом обратно на Уллмана. Тот пожал плечами:
— Я этим займусь.
— Спасибо, мистер Уллман. — Клерк направился через вестибюль обратно к стойке, где громко протестовала похожая на дредноут дама, закутанная в длинную шубу и нечто, напоминающее боа из черных перьев.
— Я езжу в «Оверлук» с пятьдесят пятого года, — говорила она улыбающемуся, пожимающему плечами клерку, — и не перестала ездить даже после того, как мой второй муж умер от удара на вашей противной площадке для роке… говорила же ему в тот день: солнце печет слишком сильно!.. но никогда… повторяю: никогда я не расплачивалась ничем, кроме карточек «Америкэн экспресс». Повторяю…
— Прошу прощения, — сказал мистер Уллман.
Под взглядами Торрансов он пересек вестибюль, почтительно дотронулся до локтя миссис Брэнт и, когда она обернулась, обрушив свою тираду на него, развел руками и кивнул. Сочувственно выслушав, он еще раз кивнул и что-то произнес в ответ. Миссис Брэнт с торжествующей улыбкой повернулась к несчастному клерку за стойкой и громко объявила:
— Слава Богу, в этом отеле нашелся хоть один служащий, который еще не стал безнадежным мещанином!
Она позволила едва достававшему до ее могучего, облаченного в шубу плеча Уллману взять себя за руку и увести прочь — вероятно, в глубь отеля, в контору.
— Ух ты! — с улыбкой заметила Венди. — Этот пижон денежки не зря получает!
— Но леди ему не нравится, — немедленно высказался Дэнни. — Он просто притворяется, что она ему нравится.
— Конечно, ты прав, док. Но лесть — такая штука, на которой вертится весь мир.
— А что такое лесть?
— Лесть, — ответила Венди, — это когда папа говорит, что мои новые желтые брюки ему нравятся, а на самом деле это не так… или когда он говорит, что мне вовсе не нужно похудеть на пять фунтов.
— А, это когда врут ради смеха?
— В общем, да.
Все это время Дэнни смотрел на нее внимательно-внимательно, а теперь сказал:
— Ма, ты хорошенькая. — И, когда родители, обменявшись взглядом, расхохотались, смущенно нахмурился.
— Мне Уллман не слишком-то льстил, — сказал Джек. — Ребята, давайте отойдем к окну. По-моему, я здорово бросаюсь в глаза, когда торчу тут посреди вестибюля в своей варенке. Бог свидетель, мне и в голову не приходило, что в день закрытия тут будет столько народу. Похоже, я ошибся.
— Ты очень красивый, — сказала Венди, и они опять рассмеялись. Венди зажала рот рукой. Дэнни все еще ничего не понимал, но не беда. Они любили друг друга. Он подумал, что отель напоминает маме какой-то другой дом,
(домик Бикмана)
где она была счастлива. Дэнни хотелось, чтобы отель и ему понравился не меньше, чем маме, он вновь и вновь повторял себе: то, что показывает Тони, сбывается не всегда. Он будет осторожен. Тремс не застанет его врасплох. Но рассказывать об этом не станет, пока совсем не подопрет. Ведь они счастливы, они смеются и не думают ни о чем плохом.
— Погляди, что за вид, — сказал Джек.
— О, это великолепно! Дэнни, смотри-ка!
Но Дэнни никакого особого великолепия не заметил. Он не любил высоту — от нее кружилась голова. От широкого парадного крыльца, которое тянулось вдоль всего фасада, к длинному прямоугольному бассейну спускался превосходный подстриженный газон (с правой стороны было небольшое поле для гольфа). На другом краю бассейна на маленьком треножнике стояла табличка: Закрыто. Он умел сам читать Закрыто, а еще — Стоп, Выход, Пицца и кое-что сверх этого.
От бассейна среди молодых сосенок, елей и осин вилась посыпанная гравием дорожка. Там был маленький указатель, незнакомый Дэнни: РОКЕ. Ниже была стрелка.
— Пап, что такое: Рэ-О-Кэ-Е?
— Игра, — отозвался папа. — Немножко похожая на крокет, только играют на засыпанной гравием площадке. Стороны у нее, как у большого бильярдного стола, а травы нет. Это очень старинная игра, Дэнни. Тут у них иногда проводятся турниры.
— А играют крокетным молотком?
— Вроде того, — согласился Джек. — Только ручка покороче да головка двусторонняя. Одна сторона из твердой резины, а вторая — деревянная.
(Выходи, маленький ублюдок)
— Читается «роке», — говорил папа. — Если хочешь, научу тебя играть.
— Может быть, — сказал Дэнни странным тоненьким бесцветным голоском, который заставил родителей обменяться поверх его головы озадаченным взглядом. — Но мне может и не понравиться.
— Ну, если не понравится, док, силком тебя никто играть не заставит. Заметано?
— Заметано.
— Тебе нравятся вон те звери? — спросила Венди. — Это называется «художественная стрижка деревьев». — По другую сторону ведущей к роке тропинки высилась живая изгородь, подстриженная в форме разных зверей. Своими острыми глазами Дэнни сразу разглядел кролика, собаку, лошадь, буйвола и еще три фигуры покрупнее, похожие на резвящихся львов.
— Из-за этих зверей дядя Эл и подумал, что работа как раз для меня, — сказал ему Джек. — Он знает, что когда я учился в колледже, то работал в фирме, занимающейся парковым хозяйством. Это такой бизнес, когда помогаешь людям содержать газоны, кусты, живые изгороди. Я подстригал растительность одной даме.
Венди хихикнула, зажав рот рукой. Взглянув на нее, Джек сказал:
— Да, я подстригал ей растительность по меньшей мере раз в неделю.
— Муха, кыш, — сказала Венди и опять хихикнула.
— У нее были красивые живые изгороди, пап? — спросил Дэнни, и тут родители взорвались хохотом. Венди так смеялась, что по щекам потекли слезы и пришлось доставать из сумки салфетку.
— Это были не звери, Дэнни, — сказал Джек, когда снова взял себя в руки. — Это были карточные масти. Пики, черви, трефы, бубны… Но изгородь, видишь ли, разрастается…
