Держась спиной к Люку, чтоб на воде не распалился, натянула шорты, зеленую футболку.
— Не знаю. Даже не помню, чтобы когда-нибудь так жутко себя чувствовала... — Она содрогнулась, вспомнив ужасное тошнотворное ощущение, будто ее целиком выворачивало наизнанку. — Надеюсь, больше никогда не почувствую.
Семели вдруг изо всех сил пнула Люка в ногу.
— Эй, ты чего? — отскочил он.
— Во-первых, ничего не случилось бы, если б вы с Корли выполнили распоряжение!
— Слушай, мы все выполнили. Ты же была на месте.
— Меня там не было.
— Ну, следила. Видела, как было дело. Жертвоприношение совершалось по плану, и тут, откуда ни возьмись, коп явился. Я всегда говорил, лучше было б прикончить старика в машине, и делу конец. — Она его снова ударила. — Никогда не поймешь? Старик должен погибнуть в болоте, иначе это не жертвоприношение, а убийство. Мы никого не хотим убивать. У нас есть цель, долг. Тебе это известно.
— Ладно, ладно, известно. Все равно не пойму, откуда взялся коп. Мы его там раньше не видели.
— Может быть, его прислали... — В голову неожиданно стукнула мысль.
— Что ты имеешь в виду?
— Возможно, старика сегодня спасло то же самое, что и ночью.
— Как это? Кроме нас, никто не знает о плане.
— Как — не знаю, почему — не знаю, но кто-то старика охраняет.
— Колдует?
— Наверно.
Многие думают, будто сама Семели колдует, почему бы кому-то другому не поколдовать? Может, кругом полно таких колдунов, которые никому и не снились.
— Пока не имею понятия кто, но обязательно выясню. А когда выясню...
Она полезла в карман снятого белого платья и вытащила уместившуюся на ладони жабу. Подняла, погладила по спинке. Маленькая зверушка — родственница больших африканских морских жаб, которых какой-то дурак завез в прошлом веке во Флориду. У нее были всего три лапы — левая представляла собой один шпенек — и набухшие железы, параллельно тянувшиеся вдоль спины от каждого глаза. Железы полны яда. Стоит собаке лизнуть или куснуть большую жабу, она тут же погибнет. Эта, поменьше, живет в лагуне, где многие поколения ее семейства купаются в сиянии огней, и яд у них еще сильнее. Достаточно маленькой капельки, чтобы остановить биение человеческого сердца.
Таков был план Семели: проникнуть в палату, прижать жабу к губам старика и скрыться. Через минуту он отправится к Создателю, и дело будет сделано.
Теперь надо придумывать другой план.
Посадив жабу на переднюю скамью, где та распласталась, глядя на нее большими черными глазами, Семели инстинктивно поднесла к груди руку...
...и окаменела. Где? Где они?
Вспомнила, как шнурок оборвался в палате. Прогоняя страх, сообразила, что сунула его в карман.
Порылась в другом кармане формы и с облегченным вздохом нащупала тонкий шнурок. Вытащила, надеясь увидеть пару раковин униониды, которые носила на шее, и охнула, видя только одну.
— В чем дело? — спросил Люк.
Она не ответила, схватив форму, обшаривая оба кармана.
— Ох, нет! Пропала...
— Что пропало?
— Одна раковина...
— Посмотри под ногами. Может, выпала, когда ты переодевалась.
Семели принялась ощупывать скользкое дно, на дюйм залитое водой.
— Пропала! — панически прокричала она. — Ох, Люк, что я теперь буду делать? Она мне нужна!
Эти раковины Семели носила с двенадцати лет. Незабываемое событие. Мать повезла ее на похороны отца. Тогда она его впервые увидела... по крайней мере, в сознательном возрасте. Он ушел от мамы, когда Семели была еще младенцем, вскоре после переезда в Таллахасси. Отец был индейцем микасуки, изгнанным из племени по неизвестной маме причине. Она познакомилась с ним у лагуны, вокруг которой селилось множество бежавшего из других мест народу, и вскоре после рождения дочки они втроем оттуда уехали вместе со всеми прочими.
Отец, вернее, мужчина, разбивший жизнь мамы, был убит в драке в баре. Кто-то из родственников микасуки решил устроить ему достойные индейские проводы, пригласив жену и ребенка.
Семели даже смотреть на мертвеца боялась, поэтому пятилась, держась как можно дальше от трупа. За день до похорон у нее впервые начались месячные, тошнота и усталость осложняли дело. И тут она заметила старую индианку в расшитом бисером одеянии, пристально смотревшую на нее с другой стороны комнаты. Морщинистая, с черными птичьими глазками и такими же волосами, как у Семели. Помнится, старуха подошла, принюхалась. Семели испуганно и смущенно отпрянула. Может быть, выделения пахнут?
Старуха кивнула, обнажив десны в беззубой улыбке.
— Обожди здесь, детка, — шепнула она. — Я тебе кое-что принесу.
И исчезла. Семели надеялась, что навсегда, но старуха вернулась. Принесла две черные раковины униониды, просверленные у створки и надетые на кожаный шнурок.
Старуха взяла ее за руку, разжала крепко стиснутые пальцы, положила раковины на ладонь.
— Ты обладаешь прозрением, девочка. Только без этого ничего не получится. Возьми и береги хорошенько. Всегда держи при себе. Когда придет время, а оно придет очень скоро, они тебе понадобятся.
И ушла.
Сначала Семели решила их выбросить, а потом передумала. Ей никто никогда ничего не дарил, поэтому она сберегла раковины. Не поняла, о каком «прозрении» говорила старуха, но почувствовала себя особенной. До той минуты не было никаких оснований так думать. Что касается «прозрения», возможно, когда-нибудь станет ясно, что это значит.
И однажды стало ясно. После чего жизнь полностью переменилась.
— Ну-ка, успокойся, Семели, — сказал Люк. — Где-нибудь отыщется. Выронила, наверно, в фургоне. Найдем.
— Обязательно надо найти!
Раковины необходимы для колдовства. Она их носила на шее, всегда при себе. А теперь...
Раковины спасли ей жизнь... вернее, не позволили с собой покончить.
В майский вторник, когда ей шел шестнадцатый год, на нее вдруг обрушились все мыслимые несчастья. Вечером в понедельник испробовала новую краску для волос. Раньше ничего не помогало, краска просто стекала с головы, как вода с воска. Реклама утверждала, будто эта краска другая, обещая придать волосам роскошный каштановый цвет. И похоже, не зря — не стекла, в отличие от прочих.
Однако, взглянув утром в зеркало в ванной, Семели увидела вместо каштановых огненно-рыжие волосы. Хуже того — краска не смывалась.
Может быть, подходящий цвет для наркоманов и чокнутых, желающих привлечь внимание, продемонстрировать презрение к родителям, к обществу и всему прочему, но для нее чудовищная катастрофа. Она всю жизнь была изгоем, хотела стать нормальной.
Несколько минут поплакав — лучше бы завопить во все горло, да в спальне в другом конце трейлера мама со своим новым бойфрендом Фредди, — Семели призадумалась, что делать. Можно сказаться больной, целый день отмывать волосы, только тогда придется остаться наедине с Фредди, который поглядывает на нее так, что по спине мурашки бегут. Она, конечно, не девственница, ничего подобного, вовсю занимается сексом, но Фредди... гнусный слизняк.
