Меня лишь контузило. И я увидел (даже!) сон. Это был мой последний сон, где я видел ее. Мне виделось, будто я нахожусь в огромном черном зале. В этом зале все черное — полы, потолки, стены. Все. Я в парадной форме. Форма для особых случаев, то есть полностью черная. На мне нет каски, что меня смущает, но почему-то есть ранец. В нем, я чувствую, что-то лежит. Через какое-то время появляется она и молча пытается достичь от меня объятий. Но мне это не нравится потому, что выглядит она очень странно: волосы покрыты инеем, как будто седые, глаза — стеклянные, безжизненные, с замерзшими слезами. Лицо и руки очень бледные. Практически белые, как бумага.
Я уклоняюсь от нее некоторое время и лишь слежу за тем, как ее движение вокруг меня становится все более быстрым и резким. Наконец она заговорила, открывая рот, как рыба, а на губах — я видел — изморозь.
— Обними меня! Согрей меня! Мне так холодно! — говорит она голосом, как с того света…
Я все отказываюсь, пока мне не становится настолько страшно, что я уже и смотреть на нее не смею, она лишь быстро-быстро вращается вокруг меня. Тогда я, силясь перекричать вой неизвестно откуда взявшейся в черном зале вьюги, спрашиваю ее:
— Что тебе велели мне передать?
Вьюга утихла. А она предстала предо мной снова, как тогда… вынула у меня из ранца некий черный прозрачный камень и, слегка надавив на него и расколов тем самым напополам, произнесла:
— У Господа драгоценный камень — сердце человеческое, благодарное Ему. Дьявол же свои драгоценные камни имеет.
09. Я проснулся, то есть очнулся уже внутри храма — меня перенесли ребята. Первый мой вопрос про потери:
— Этот гад еще кого-нибудь замочил?
— Нет.
— Слава Богу! Тогда вопрос номер два: вы его ликвидировали?
— Нет. Он сбежал. Прячется где-то в темных коридорах — катакомбах расселины.
— Ну и хрен с ним. Заблокируйте дверь, и, больше чем по трое, за пределами храма не передвигаться.
10. Уже утро, и к нам прибудет Панченко, если Мирошниченко позволит Ну что же он не едет? Тогда я приглашаю Михаила поговорить.
— Мне кажется, я знаю разгадку. Этот крест — ну понимаешь, как бы драгоценный бриллиант у самого сатаны, понимаешь? — Миша делает вид, что слушает, но по его устам пробегает еле заметная улыбка. А еще он по-своему передергивает бровью:
— Да? Да что ты говоришь?
Не обращаю внимания и продолжаю:
— Но, знаешь ли, всякий большой бриллиант раскалывается от слабого удара, если этот удар нанесен по поверхности камня в месте, где поверхность бриллианта соприкасается с плоскостью разлома бриллианта. Понимаешь? У Господа драгоценный камень — сердце человеческое, благодарное Ему Дьявол же имеет свои драгоценные камни. Ничего-то ты не понимаешь.
— Тогда как найти эту плоскость?
— А, по-моему, ее видно невооруженным взглядом — в месте соединения двух перекладин, вертикальной и горизонтальной, вдоль некоей линии, изображавшей некогда, как мы думали, трещину На самом деле это и была трещина, но только вот крест окаменел со временем.
Решаю попробовать там. Вдоль трещины устанавливаю полосочку — колбасочку пластита. Но взрывать — ах! — отчего-то руки не поднимаются!
С этим злосчастным крестом уже связана некая часть моей жизни. И вот теперь так вот запросто взять и взорвать его?
Я продолжаю изучать бумаги священника и обнаруживаю дополнительные разъяснения его действий. Крест нашли здесь русские, в расселине, хрен знает сколько лет назад. Одновременно нашли огромное количество видоизмененных человеческих скелетов. Здесь, в этом месте, поставив крест в специальный прямоугольный паз, как видим, уже много столетий назад проводили люди эксперименты. Оживляли мертвых, но потом с креста — в пропасть. Те падали и расшибались до окончательной смерти.
Слова Пашкевича: «Я всего лишь хочу знать, как крест снова „заводит“ механизм жизни в теле». Меня будоражит: а что, если можно отделить то, что превращает тело в монстра, от того, что тело оживляет?
Но нет. Прочь сомнения.
Я выхожу в центр храма и кричу:
— Взрыв креста я назначаю на завтра, на утро. А теперь всем, кроме караульных, спать!!!
Поздний вечер, и я, несмотря ни на что — что бы вы думали? — сплю. Спокойно и без снов. Хорошо так сплю.
11. Утром, проснувшись, никого не будя, а некоторые уже встали сами и бродят по храму без Дела, вставляю в пластит электродетонатор.
Потом беру дистанционный пульт и отхожу несколько в сторону.
— Всем встать!
Ба-бах!!! — крест раскалывается очень аккуратно на две части, которые, в свою очередь, падают в разные друг от друга стороны на пол алтарной части церкви и рассыпаются в пыль.
Крики: «Ура, победа, Россия превыше всего!» Аплодисменты. Но все портит… Пашкевич. Он так нагло… явился не запылился в храм. В руке у него пистолет, позади него шесть человек охраны. Они берут на прицел весь зал церкви.
— Что вы наделали, что же вы натворили? — чуть ли не плачет Пашкевич. Он поднимает руку с пистолетом и, видимо, хочет в меня выстрелить. Ах-ах-ах!
Тем временем я достаю свой пистолет и наставляю его на Пашкевича.
— Выстрелишь — у меня будет спазм, я нажму на курок, и ты покойник.
Пашкевич несколько сник. Тогда я громко объявляю, что он арестован, как и его охрана. То туг, то там из-за колонн, из-за лавочек появляются наши, кто с автоматом, кто с пулеметом, кто даже с гранатометом. Охрана Пашкевича опускает оружие и медленно, как мы велим, кладет его на пол. Молодцы. Пашкевич кладет на пол свой пистолет. В это время я думаю, как бы я смешно выглядел со своими двумя последними холостыми патронами в обойме пистолета.
Но парнишка, о котором я думал, что он из органов, достал огнемет и направил на нас. Включил газовую горелку Ему раз нажать — и все мы превратимся в живые пляшущие факелы. Предатель.
Пашкевич и охрана снова схватились за свое оружие. Они радостны и улыбаются. Видно, не собираются нам спускать то, что мы их, таких крутых, оскорбили, попытавшись арестовать. Но парнишку из ГБ сзади по голове бьет рукояткой пистолета помощник, обслуживающий огнемет. Тот падает, и перевес сил снова на нашей стороне. Опять огорченно вздохнув, Пашкевич и его охрана кладут оружие на пол. Ребята набрасываются на них и, сбив с ног, начинают избивать ногами:
— Что, суки, думали, сейчас над нами вдоволь поподтруниваетесь? А? А вот х… вам!
Не препятствую, но лишь спустя какое-то время приказываю:
— От-ста-вить!!!
12. Пашкевича и его охрану запираем в двух соседних комнатах. А тем временем у нас продолжается вечер… то есть утро встреч! Заявился сам Ткаченко, собственной персоной. В сопровождении лишь одного офицера. Подходит ко мне:
