Увидев Каору, он произнес:
— А... — И собрался уже выйти из комнаты. — Только, пожалуйста, потише, — сказал он.
Сайки не хотел мешать Каору, пришедшему навестить отца, но Хидэюки попытался его задержать.
— Я больше не могу, ты же знаешь, у меня здесь дела. — Сайки не был сиделкой из службы социальной помощи и уже весь извелся оттого, что ему действительно надо было идти.
— А, ну ладно.
— Да, меня ждут ... — сказал Сайки и бросил взгляд в сторону Хидэюки. — Ну... — Он взмахнул рукой и вышел. Каору проводил его взглядом и подошел к отцу.
— Отец, ты как?
Посмотрев на Хидэюки сверху, выяснив, какого у него цвета лицо и насколько впали щеки, он сел на тот же стул, на котором до этого сидел Сайки.
— Хреново, — безо всякого выражения выдавил из себя Хидэюки, уставившись в потолок.
— Что так?
— Этот Сайки припирается только с плохими новостями.
Сайки, выпускник того же факультета, что и отец, не участвовал в составлении диагноза, поскольку это не входило в его обязанности патологоанатома, а было задачей других специалистов. Поэтому Каору недоумевал, какие еще плохие новости тот мог принести.
— Плохие новости?
— Знаешь Накамуро Масато? — Голос отца звучал хрипло.
— Да, он твой друг.
Каору была знакома эта фамилия. Он работал вместе с отцом в проекте «Петля» и теперь, скорее всего, преподавал в местном университете на факультете инженерии.
— Умер, — резко произнес отец.
— Да?
— То же, что и у меня.
Для отца это было шоком: умер его коллега и ровесник, не будет ли он следующим?
— Но ты-то все еще в порядке. — У Каору не было иного способа поддержать отца, кроме как месяцами подбадривать его подобными фразами.
Лежа на кровати, Хидэюки медленно повернул голову и спросил — так, будто хотел сказать: «Ни к чему эти бессмысленные утешения»:
— Знаешь Комацу Дзаки?
— Нет. — Каору впервые слышал это имя.
— Неважно, он мой подчиненный по «Петле».
— Да?
— Тоже умер.
Каору сглотнул. Тень смерти шаг за шагом все ближе подбиралась к отцу.
Хидэюки назвал еще три имени, также опечатывая их словом «умер».
— Послушай, я уж и не знаю, что думать. Все эти люди — мои коллеги, которые проводили исследования на предмет искусственного продления жизни, все мы работали вместе.
— И все они умерли от вируса метастазного рака?
— Сколько сейчас заразившихся в Японии?
Если исключить людей вроде матери и Рэйко, которые подхватили вирус, но еще не заболели, то по статистике получалось где-то около миллиона человек.
— Миллион примерно.
— Выглядит внушительно, но это меньше одного процента от населения. А вот из тех, кого я знал, заболели многие.
При этом Хидэюки пристально посмотрел на Каору. Суровый, пронизывающий душу собеседника взгляд смягчился, и наконец на лице Хидэюки появилось выражение мольбы.
— Ты-то, надеюсь, в порядке? — Отец высунул из-под одеяла руку и дотронулся до обтянутой джинсовой тканью коленки Каору.
Возможно, он просто хотел пожать ему руку, но старался воздерживаться даже от прикосновения к коже. Он заразил жену, но сын-то пока не получил вирус, и у Хидэюки еще оставались силы для борьбы.
Каору отвел глаза от взгляда постепенно слабеющего отца.
— Санализами все в порядке?
— Ты беспокоишься?
Эта мысль пронзила Каору насквозь. Результат анализов двухмесячной давности был отрицательным. Но он не знал, каким будет результат в следующем месяце.
Каору отвернулся, притворившись, что его отвлекли шаги, раздававшиеся в коридоре. Он вспомнил недавний разговор с Рёдзи, его презрительный смех... Постепенно в нем ожили те переживания, импульсы, двигавшие им тогда.
Вчера вечером контакт с Рэйко не обошелся поцелуями. Каору помнил, как они стояли в коридоре, обнявшись, как удачно скрыл их интерьер больницы.
Когда он потом пришел в палату к Рёдзи, чтобы забрать забытый там учебник по медицине патологий, мальчика позвали на рентген. Каору не знал, что в это время проводят обследования, и Рэйко ему тоже об этом не говорила.
Он легонько постучал, и дверь тут же открылась. Он увидел влажное лицо Рэйко. Заметив в ее руках полотенце, он понял, что она им только что вытиралась. Дверь подалась влево, комнату освещала десятиваттная лампочка. Судя по звуку воды, лившейся не в ванну, а в раковину, Рэйко умывала лицо. Закрывшись полотенцем, она спросила приглушенным голосом:
— Ты за книгой пришел?
— Прости, что так неожиданно. — Голос Каору, также исказившись, понизился. В комнате ощущалось отсутствие Рёдзи.
— Заходи.
Взяв Каору за руку, Рэйко втащила его в комнату и закрыла дверь. Они вместе встали перед зеркалом у раковины. Рэйко закончила вытирать лицо полотенцем, которое было у нее в руках, и явила Каору свое лицо, уже полностью без косметики. В уголках глаз виднелись морщинки, свидетельствовавшие о возрасте, но это нисколько не уменьшало ее притягательности.
Каору подбородком указал на стоявшую в углу за ширмой кровать, как бы спрашивая, почему нет Рёдзи.
— Его только что увела медсестра.
— На обследование?
— Да.
— На какое?
— Сцинтилограмма. — Рэйко никак не могла привыкнуть к этому слову и выговаривала его с трудом.
Предшествующее химиотерапии сцинтилогическое обследование, во время которого в кровь вводятся необходимые препараты, занимает по меньшей мере часа два. До конца обследования никто не войдет в комнату, которая на некоторое время оказывалась в полном распоряжении Каору и Рэйко.
Сына увели на обследование, и Рэйко, поняв, что химиотерапия неизбежно приближается, упала духом. Начинались тяжелые испытания. Лекарства от рака не только боролись с раковыми клетками, но и наносили повреждения здоровым. Ей тяжело было глядеть на мальчика, страдающего от тяжести во всем теле, отсутствия аппетита и рвоты. Но даже перенесенные страдания вовсе не гарантировали исчезновения раковых клеток. Замедляя их рост, химиотерапия лишь оттягивала роковой момент. При новом раке возникновение метастазов было неизбежно.
Каору не знал, что сказать матери, теряющей сына. Явные попытки утешить ее вызовут лишь больший прилив депрессии.
Рэйко смотрела Каору прямо в лицо.
— Если ждать чуда, то оно придет. — Она схватила обеими руками руку Каору. Это, наверное, уже вошло у Рэйко в привычку: чуть что, хватать Каору за руки.
— Что?
— Мне уже опостылела эта жизнь.
— Мне тоже.
— Во что бы то ни стало, прошу: помоги сыну и мне. Ты ведь можешь!
