Очнулась она оттого, что кто-то вылизывал ее лицо огромным шершавым языком, как делают это пастушьи собаки в горах, спасая занесенных лавиной людей. Прикосновения эти были приятными, нежными и в то же время омерзительными. Причем, чем дальше, тем больше брезгливости они рождали и, наверное, именно это нарастающее в ней чувство гадливости и привело ее в себя окончательно.
Застонав, Осси приподнялась и села, облокотившись на почерневший от недавней вспышки комод, и, поднатужившись, отпихнула двумя руками хилависту, все еще продолжавшего вылизывать ей лицо.
– Все-все. Хватит…
Хилависта с сомнением глянул на нее, но возражать не стал, чуть откатившись назад.
– Ну как ты?
– Ничего… – Осси поморщилась и потерла висок. – Голова раскалывается… Жутко просто…
– Пройдет, – буркнул Ташур. – Всегда проходит, и сейчас пройдет.
Что-то не весел ее герой был. Да не то, что – не весел, а просто – хмур, как туча.
– Спасибо тебе… Если б не ты – не знаю, чтоб со мной было…
– Если б не я – тебя бы уже не было, – проскрипел хилависта. – А если б не дурь твоя, то ничего бы этого вообще не было.
– В смысле? – Снова поморщилась Осси. Каждое слово, каждый звук рождали новую боль, отзываясь глухим ударом молота в голове.
– В смысле, что незачем было тогда в предел отражений солнечный свет тащить и им там махать во все стороны! И в смысле, что говорил тебе к зеркалам не лезть больше! – Заорал хилависта, и каждое его слово било как бог-колокол, чьи удары слышны за десяток горизонтов от Фероллы.
От крика его у Осси снова все поплыло перед глазами, и она покрепче ухватилась за толстую ножку шкафа, чтобы снова не грохнуться на пол. А хилависта не унимался:
– Говорил, или нет?
– Говорил, – прошептала Осси. – Не кричи так… Голова…
– Голова? – Взвился Ташур. – Ах, извините! Голова… Как же это я забыл?.. Голова… А ничего, что из-за тебя мне пришлось сомбору[13] укротить? У тебя, вот, голова болит, а ее больше нет!
– Сомбору? – выдохнула Осси. – Какую сомбору?
– Какую… – передразнил хилависта. – Сехену. Только тебя ж это не волнует, никчемка! А Сехена она… Она была такой красивой, – вздохнул он. – И доброй… Стихи любила…
– Красивой? – Осси тряхнула головой, позабыв, что делать ей этого сейчас никак нельзя. – Доброй? Ты что – ее знал? Эту… Эту… тень?
– Кому тень, а кому… – хилависта сокрушенно вздохнул. – Знал. И еще как знал… Мы с ней… Впрочем, теперь это уже не важно, а тебе – так и, вовсе, не интересно… В общем, знал!
– А как?.. – Осси поняла, что ничего, – вообще ничего, – не понимает. – Как ты мог ее знать, когда ты тут никогда не был?
– Где не был? – Теперь настала очередь удивляться Ташуру.
– Ну, тут. На Ступени на этой.
– А причем тут Ступень? Она же из зеркала…
– Ну, да, – согласилась Осси. – Из зеркала. А зеркало где стоит? Тут.
– Какая разница, где оно стоит, – снова заорал хилависта. – Не смыслишь ничего в этом, так и молчи! Я тебе почему тогда говорил, чтобы ты зеркал избегала?
– Не знаю, – пожала плечами леди Кай. – Я не поняла.
– Не поняла она! Да ты и не пыталась понять! Я же тебе сказал, что тебя запомнили!
– Сказал.
– Вот, видишь! А раз запомнили, значит – достанут! А уж из какого, там, зеркала, и где это будет – какая к бесам разница!
– То есть, ты хочешь сказать, – Осси даже приподнялась, – что эта тварь оттуда? Где мы, – ну, в смысле, – ты был?
– Оттуда! И отсюда! Отовсюду! Это все – одно и тоже. Только выходы разные, – прошипел Ташур. – И не тварь она! Она не виновата, что жрать ей хотелось…
– Одно и тоже? – Вот это было откровение. – То есть, ты хочешь сказать, что там – за зеркалом тот самый зал?
– Зал… не зал… Там – все, что хочешь. Все, что ты только сможешь себя внятно представить. Там – предел отражений, и попасть можно – куда тебе угодно. Понимаешь теперь?
– Начинаю понимать… – Осси покачала головой. – Обалдеть легче!
– Тебе это не грозит! Ты давно уже обалдела!
– А чего ж мы сюда тогда перлись? – Замечание хилависты интесса оставила без комментариев, до того она была этой новостью потрясена. – Могли же сразу… Прямо из зала.
– Не могли, – отрезал Ташур. – Я не мог потому, что места этого никогда раньше в глаза не видел, а что не видел – того, может, и вовсе нет. А раз этого нет, то и попасть туда нельзя. Это, что меня касается… А ты… Ты вообще ничего не можешь!
– А она как же? Сомбора, в смысле… Она это место, что же, выходит, знала?
– Ничего она не знала! Ей и не надо ничего знать было! Она тебя знала! И к тебе шла! И пришла вот… – хилависта замолчал.
– Так это что ж, – сообразила вдруг Осси. – Мне теперь и к зеркалу не подойти? Это так что ли выходит? А как же мне теперь?
– Как… как… Никак! – Отрезал хилависта. – Потерпишь. Если жизнь дорога, конечно.
– Потерпишь, – задумчиво повторила Осси. – Здорово! И сколько мне терпеть?
– Немного. Годка три-четыре… Память у них короткая. Отвлекутся на что-нибудь и забудут про тебя.
– Ты уверен?
Хилависта усмехнулся:
– Уж поверь мне. Я их как облупленных знаю.
– А не могут они потом снова…
– Вспомнить? Нет, – успокоил ее Ташур. – Забыли – значит забыли. Говорю ж тебе – память короткая.
– Ничего себе… – протянула Осси все еще никак не свыкшаяся с мыслью, что с той стороны зеркала находится необъятный мир, живущий по каким-то очень своим законам и населенный к тому же обитателями, которые не только рыбу жрать горазды, а еще и стихи, оказывается, любят. – Кто б мог подумать…
Любой, – отрезал Ташур. – Любой мог бы, если б только захотел, а не как ты, вот, – глаза вылупила и к зеркалу… – Хилависта выкатил свои глазищи на пол своего необъятного лица и дико ими завращал. Именно так он, по всему судя, представлял себе поведение леди Кай у зеркала. – Ладно, хватит уже тут. Пошли, пока еще чего откуда-нибудь не повылезало.
Уговаривать леди Кай не нужно было, и она заспешила за своим нелепым, но очень шустрым напарником, который мало, что уже выкатился в коридор, так еще и успел удалиться на довольно-таки приличное расстояние.
Кладовка с мебелью был последним помещением на этом уровне подземелья, а потому, пройдя с десяток шагов Осси с Ташуром оказались на лестнице, ведущей как вниз, так и наверх. Причем ход вниз был завален внушительными обломками стен и потолка, для какой-то не очень понятной надобности обрушенными прямо а лестницу. Со всем, причем, старанием и почти наверняка магическим образом, о чем свидетельствовала оставшаяся а стенах копоть и небольшое розоватое свечение. И это было странно.
Ну, а поскольку путь вниз отпадал сам собой, то леди Кай ничего более не оставалось, как подчиниться обстоятельствам и устремиться наверх. Иначе говоря, – начать восхождение, которое, правда, хвала Страннику, не было ни долгим, ни утомительным, и закончилось всего через два лестничных пролета небольшой дверкой, сорванной с петель и валяющейся прямо под ногами в начале очередного коридора. И это тоже было очень и очень странно.
