Тем же вечером я покинул Хэмпдон и до сих пор не знаю, удалось ли моим друзьям раскрыть тайну. Во всяком случае, в газетах об этом ничего не было. Насколько я могу судить, она осталась неприкосновенной. Но меня до сих пор преследует выражение глаз этого Крута. Какая-то глубокая мудрость скрывалась в звуках его дряхлого голоса – мудрость, говорить о которой живым, возможно, и вовсе не стоит.
Пока мой экипаж выписывал многочисленные повороты, увлекая меня прочь от Хэмпдона, я смотрел, как его подмигивающие огоньки тают в вечерней дымке. Далеко на западе последние лучи заката купали холмы в розовом золоте, а ниже в долинах и ущельях уже сгущались тени. И когда эта дивная картина уже начала гаснуть, сквозь рык мотора я услыхал единственный, зовущий, незабываемый колокольный удар, еще долго катавшийся эхом среди ночных холмов.
Мэнли Уэйд Уэллманн. Литеры из холодного пламени
Некогда «Эль»[30] огибал этот угол и следующий за ним кусок узкой, мощенной грубым булыжником улицы. Потом его убрали, и теперь обшарпанные многоквартирные дома по обе стороны выглядели опустившимися старыми бродягами, человеческими руинами, готовыми вот-вот рухнуть без поддержки эстакады. Меж двумя такими строениями из потускневшего от времени красного кирпича втиснулось третье – тоже кирпичное, но покрытое таким толстым слоем дешевой желтой краски, что только она, наверное, и не давала ему рассыпаться на месте. Нижний этаж занимала крайне сомнительного вида ручная прачечная; сбоку дверь вела в расположенные наверху квартиры.
Роули Торн обратился к потрепанному, мутноглазому лендлорду на известном ими обоим языке:
– Кавет Лесли еще…
Лендлорд медленно покачал головой.
– Даже не встает.
– У него бывает врач?
– Дважды в день. Сказал мне, что надежды нет, но Кавет Лесли упорно не хочет в больницу.
– Спасибо.
Торн повернулся к двери и взялся огромной ручищей за ручку; пальцы когтями охватили край.
Собой он был чрезмерно тучен, но крепок, как водруженная на опоры бочка. Голову носил бритую, а нос имел крючковатый, что делало его похожим на орла, мудрого и недоброго.
– Скажите Лесли, – попросил он, – что друг заходил справиться о нем.
– Я никогда с ним не разговариваю, – ответствовал лендлорд, и Торн поклонился и ушел, закрыв за собою дверь.
Снаружи он прислушался. Хозяин уковылял в свою собственную сумрачную берлогу. Торн тут же попробовал дверь – она отворилась (уходя, он поднял собачку автоматического запора). Он тихонько проскользнул через лишенный окон вестибюль и вскарабкался по лестнице, такой узкой, что плечи его касались обеих стен сразу. Место пахло ветхой одеждой, как все древние нью-йоркские трущобы. Из таких вот курятников гангстеры «Пяти углов» и «Дохлых кроликов» в стародавние времена выступали на свои веселые бандитские войны, а городская шпана ходила толпами на Противопризывные бунты 1863 года[31] и на марш протеста, когда Макриди играл Макбета в «Астор Плейс Опера Хаус»[32].
Коридор наверху оказался такой же узкий, как лестница, только еще темнее, но Торн хорошо знал дорогу до нужной двери. Та охотно открылась – замок давно сломался. Комната походила, скорее, на тюремную камеру. С гипса хлопьями сходила специальная хорошо маскирующая грязь зеленая краска. Глядящее на задний двор единственное грязнющее окно было затянуто паутиной.
Человек на протертой лежанке пошевелился, вздохнул и повернул свое бледное, как плесень, лицо к двери.
– Кто там? – произнес он усталым дрожащим голосом.
Роули Торн быстро опустился на колени и наклонился к нему поближе, как хищная птица к добыче.
– Ты был Каветом Лесли, – сказал он. – Постарайся вспомнить.
Тоненькая, как палочка, рука выпросталась из-под потрепанного одеяла и потерла закрытые глаза.
– Запрещено, – прохрипел лежащий. – Мне запрещено вспоминать. Я забыл все, кроме… кроме…
Голос угас, затем с усилием произнес два последних слова:
– …моих уроков.
– Ты был Каветом Лесли. Я – Роули Торн.
– Роули Торн! – Голос стал и сильней, и быстрее. – Имя сие прославится в аду!
– Оно и на земле прославится, – серьезно пообещал Роули Торн. – Я пришел за твоей книгой. Дай ее мне, Лесли. Она стоит обеих наших жизней и еще стократ больше.
– Не зови меня Лесли. Я забыл это имя с тех пор…
– С тех пор как учился в Школе Глубин, – закончил за него Торн. – Я это знаю. У тебя есть книга, ее дают всем, кто оканчивает Школу.
– Мало кто оканчивает, – простонал человек на кушетке. – Многие начинают, но немногие доходят до конца.
– Школа находится глубоко под землей, – подтолкнул его Торн. – Вспоминай.
– Да, под землей. Никакого света не должно проникать туда: он может уничтожить то, чему там учат. Очутившись в Школе, ученик остается, пока не закончит курс, или… уходит… так же, во тьме.
– Там есть литеры, буквы из холодного пламени, – продолжал Торн.
– Буквы из холодного пламени, – эхом отозвался тихий голос. – Их можно читать в темноте. Один раз в день… один раз в день открывается люк и рука, мохнатая от черной шерсти, кидает вниз пищу. Я закончил… я провел в этой школе семь лет – или сто! Кто теперь скажет, сколько?
Он всхлипнул и захныкал.
– Дай же мне книгу, – настаивал Торн. – Она у тебя где-то здесь.
Человек, не желавший более зваться Каветом Лесли, приподнялся на локте. Для его бесплотного тела усилие вышло почти титаническое. Глаза он все еще держал закрытыми, но лицо обратил к Торну.
– Откуда тебе знать?
– Это моя профессия – знать. Я произношу кое-какие заклинания – и кое-какие голоса шепчут мне что-то в ответ. Они не в состоянии дать мне мудрость, которой я взыскую, но говорят, что она заключена в твоей книге. Давай ее сюда.
– Не тебе владеть ею, Роули Торн. Ты плоть от плоти Школы, но книга предназначена только тем, кто доучился, кто провел в этой могильной тьме долгие годы. Годы!
– Книгу! – резко бросил посетитель.
Его ручища сомкнулась на костлявом плече, мастерски вонзив концы пальцев в нервное сплетение. Выпускник Школы Глубин взвыл.
– Ты делаешь мне больно!
– Я пришел за книгой. И я ее получу.
– Я призову духов к себе на помощь… Тобкта…
Что еще он хотел сказать, так и осталось неизвестным, так как Торн закрыл ему исполинской ладонью трепещущий рот, и слова смялись в нечленораздельный стон. Зажав ему худющую челюсть, как конюх – лошади, Торн ткнул Кавета Лесли головой в матрас, а пальцем свободной руки поддел веко. Пытаемый конвульсивно задергался и на мгновение освободил рот.
– О-о-о-о-о-о! – завыл он. – Только не свет… после всех этих лет…
