— Ну, ты, Тимоня, и обскурант! — Груша хлопнула в ладоши. — Ну, ты и дремучий! Я открыла новую планету, я открыла новый экзовид, возможно, разумный, а ты… И вообще, какое-то у тебя похоронное настроение.
Я оглянулся на Колючку, увидел его веселые бесшабашные глаза кролика-имбецила и подумал, что вряд ли в нем мы найдем брата по разуму. Может быть, брата по недоразумению — это да.
— Я у тебя про часы спрашиваю. Откуда ты их взяла?
— Нашла, — игриво ответила Груша. — Они в том ящике были, из трюма. Он о камни хлопнулся и раскололся. А я заглянула. Думала, что там что-то полезное, а обнаружила только часы. Вот и взяла. На память.
— Точно в ящике?
— Точно. А что?
— Местные вещи могут быть опасны…
— С чего вдруг? — прищурилась Груша.
Ну, тут уж я не утерпел и рассказал про свое приключение. Про дом.
И очень раскаялся. Потому что Груша издевалась надо мной всю дорогу до костра. Упражнялась в остроумии на все лады. Так что под конец мне даже стало стыдно.
Костер был виден издали. Маленький уютный огонек между серыми глыбами. Я неожиданно почувствовал, что замерз и хочу к огню.
— А что там горит? — спросила Груша. — Деревьев здесь нет…
— Камни горят.
— Что значит «камни»? Ты хочешь сказать — уголь? Или торф? Но уголь может быть только на планете, где были леса, а тут нет органики. Что горит?
— Камни горят, я тебе говорю. У Баркова есть егерская зажигалка, которая даже камни зажигает.
— Чушь, — возразила Груша. — Камни не могут гореть в обычных условиях. Что за егерская зажигалка?
— Ну, зажигалка как зажигалка. Поджигает.
— Камни?
— Камни.
— А дом пытался тебя сожрать?
— Ну да. Я же тебе объяснял: это совсем не дом был, а полип…
— Угу, полип, — кивнула Груша. — Ах он какой… Может, и не полип вовсе, а медуза? Или креветка? Креветка-мутант, прикинувшаяся домом! Ты хоть сам понимаешь, что ты городишь?
— Я не горожу. Спроси у Баркова, он тоже там был.
— Вы же психи, чего у вас спрашивать… Вас лечить надо. Ты, может, считаешь, что и мои часы тоже живые?
— Я не знаю.
Груша сняла с пояса часы, потрясла. Внутри звякнули пружинки, колесики какие-то.
— Слышишь?
— Дай посмотреть.
— На. — Груша простосердечно протянула мне кукушку.
Я взял часы осторожно, ожидая, что сейчас вместо кукушки из механизма вылетит кривой турецкий кинжал. Но кинжал не выскочил.
Часы как часы. Зачем их туда, в тот ящик, положили, интересно?
Колючка щелкнул колючками на спине и громко понюхал воздух. Глаза его забегали по морде, уши завязались в спираль, сам Колючка издал странный звук, который я опознал как «иго-го»… Ну, или что-то вроде того.
Изобразив свое «иго-го», Колючка перелетел через большой камень и попрыгал к костру.
— Колючка, ты куда? — крикнула вслед Груша. — Назад! Иди назад!
Но Колючка ее не послушал. Вернее, не услышал даже. Игогокая, он скакал между камнями, стремясь к огню, как мотылек.
— Странно… — нахмурилась Груша. — Чего он так к Петру побежал?
Только тут я понял, что бежал Колючка не к огню, а к Баркову. И в самом деле, зачем ему нужен огонь? Животные боятся огня.
— Зачем он к нему побежал? — повторила вопрос Груша.
— Может, приличного человека почувствовал? — предположил я.
— Тогда понятно, почему он тебя чуть не затоптал, — огрызнулась Груша.
— А вдруг он его сожрет? — предположил я.
— Колючка травоядный.
— И какой же травой он тут питается? Тут травы никакой нет…
— То, что ты ее не видел, еще не значит, что ее нет. К тому же он вполне может питаться водорослями.
Я представил, как Колючка питается водорослями. Нет, вряд ли он мог питаться водорослями. Да и моря никакого я не видел. Такой дурацкий зверь непонятно чем вообще может питаться…
На всякий случай я ускорил шаг. Груша за мной поспешать не стала.
Колючка носился вокруг Баркова. Костер погас, Барков сидел возле дымящихся камней, а Колючка скакал вокруг, как настоящий вихрь. Он приплясывал, подвизгивал, подпрыгивал и при каждом своем движении старался дотронуться до Баркова. Если учесть, что весил зайчонок килограммов сто пятьдесят, не меньше, то Баркову приходилось туго. Мне даже показалось, что в порыве необъяснимой страсти Колючка отщипывает от него по кусочку.
Барков отмахивался, пытался Колючку отлягнуть, ругался, но Колючка не унимался и безумствовал все сильнее и сильнее. Он даже пустился перепрыгивать через Баркова, каждый раз ударяя того по голове своим плоским хвостом. В конце концов Баркову все его выкрутасы надоели, и Петр рявкнул что-то. Правда, я не смог разобрать, что именно.
И к моему удивлению, окрик подействовал. Колючка вдруг сложился, свернулся в клубок, как большой еж, и улегся между камнями.
Барков стряхнул с себя слюни и сопли, поглядел на Грушу, затем с укоризной на меня. Я развел руками.
— Что ты такое ему сказал? На каком языке? — подозрительно спросила Груша. Поздороваться она позабыла.
— На тутси, — ответил Барков. — Есть такой африканский язык.
— Ты знаешь тутси? — продолжила допрос Груша.
— Пару слов. У нас в семье был обычай: каждый год мы учили какой-то экзотический язык. Но так никогда и не выучивали. Очень смешно было.
— И что?
— Как видишь — получилось.
— А что ты ему сказал? — допытывалась Груша.
— Убей крысу, — перевел Барков.
Груша задумалась.
— Здравствуй, Лина, — сказал Барков. — Мы ведь даже не поздоровались…
— Привет, — угрюмо буркнула Груша. — Что, помаленьку с ума сходим?
— В каком смысле?
— В прямом. Тимоня мне историю рассказал, пока мы сюда топали. Из цикла «воспаленные мозги». Про то, как его тут будто бы какой-то дом чуть не сожрал. Неужто правда?
— Ты не могла бы мне отдать оружие? — осторожно сказал Барков.
— А вы не могли бы меня проводить к тому дому? — не ответила на вопрос Груша.
— Он далеко отсюда, — сказал я. — Очень далеко.
— Я так и думала. Далеко. За морями, за лесами. Дорогу вы, конечно, забыли?
— Забыли.
— Оружие отдай, пожалуйста, — попросил Барков.
— Это? — Груша тряхнула бедром, бластер подпрыгнул.
— Это.
— Как-нибудь потом. — Груша похлопала ладонью по стволу.
Я думал, что сейчас Барков что-нибудь сделает. Или скажет, по крайней мере. Но он ничего не сказал и ничего не сделал.
— Оружие — детям не игрушка! — назидательно сказала Груша. — Вот Тимоня взял в руки бластер и…
— Бластер, — поправил Барков.
