Как только цокот копыт затих, к маме вернулись силы.
– Вставай, вставай, – наконец то смогла прокричать она, расталкивая мужа и плача. Вставай же, пока ты спишь, нашего ребенка украли!
– Ты чего? – проснулся отец. Кто украл? – он встал с постели и подошел к маленькой кроватке. Геночка лежал в ней.
– Да, вот он, чего ты, спросонья что ли? – упрекнул отец мать.
Мама тоже уже стояла над кроваткой своего маленького сыночка.
– Слава Богу, здесь, мой маленький! – обрадовалась она. Приснилось что ли? – с надеждой подумала она, и сердце ее даже прыгнуло в груди. Она погладила его по щечке и хотела взять на ручки. Но, щечка была холодная. Малыш не шевельнулся и не открыл глазки.
– Он… умер….?! – оборвалось все в душе мамы. – Забрала, забрала все-таки подумала мама, плача, и прижимая к себе своего маленького мертвого мальчика.
* * *
Она долго хранила эту тайну. И только потом, лет через десять, рассказала все это мне и одной знакомой старушке, которая пришла к нам в гости.
– За нами за всеми придут, когда время настанет, – сказала старушка, выслушав мамин рассказ. Никто без провожатых не останется. Ни одна душа! К кому отец, к кому муж, к кому друг. А малютку, как еще туда проводить? Его душу нужно было унести на руках! Вот ее Небесная мать и унесла. Ему сейчас там хорошо. Лучше чем нам здесь.
– Бабушка, он ведь еще не крещенный был!? – сказала с горечью мама. Ничего, ничего, ответила старушка. Душа у него чистая, безгрешная, еще от Бога не оторвалась. Все с ним там хорошо будет. А время настанет, еще встретитесь там. Может, он там твой заступник будет. Молись дочка, чтобы ему Царствие небесное было. В церковь почаще ходи, не забывай Бога! Вот и сыночку твоему там славно будет.
И света нет, и дверь открыта!
1
Дедушку хоронили в холодный зимний день. Мела метель, и ветер продувал все тело насквозь, а руки замерзли так, что разогнуть пальцы на них, стоило большого труда. Но ни спрятать руки, ни запахнуть получше, пальто, или поправить платок на голове, было не возможно, потому что руки были заняты. Они тянули санки с гробом.
Гроб тащили, втроем. Моя мама, папа, который тогда еще не был ее мужем, и бабушка. Это был февраль сорок шестого.
Расплатившись с могильщиками, они встали около гроба, и последний раз посмотрели на истощенное болезнью лицо, небритые и впалые щеки, сразу как– то вытянувшийся нос и плотно сжатые губы. На лицо, которое уже не выражало ничего. И ничего не просило.
Дедушка лежал тихо, сложив на груди руки, в своем старом костюме и серой в полоску рубашке. Кашель больше не мучил его, и он уже не задыхался. Сейчас ему не нужна была ничья помощь. Все кончилось.
Но было очень странно смотреть на него пока еще человека, который лежал с закрытыми глазами на морозе, одетый не по погоде, под тонким церковным покрывалом, и совсем не дрожал от холода. Он был спокоен.
Ветер подул на его волосы, и они немного сбились.
– Отмучился, – сказал могильщик. Отчего помер-то?
– Туберкулез, – медленно сказала бабушка. В войну в окопах пролежал три дня. Под Москвой. В холодной земле. Вот легкие себе и повредил. Она перекрестилась. И поправила покрывало и волосы.
– Мам, как страшно! – сказала Надя. Отец будет лежать в яме, засыпанный землей!
Она физически представила эту тяжесть, от которой уже не вырвешься, и не поднимешься. И ей, стало ужасно, жаль отца. Ведь его отбирали от мира, от жизни навсегда, подчеркивая уже не причастность его к нему, к этому живому миру. Отца изолировали от него этой глыбой мерзлой земли.
И отец, который еще два дня назад разговаривал с ней, подбадривал ее, строил планы насчет ее замужества, и был полноправным членом живой жизни на этом свете, теперь потерял это право навсегда. Он вошел уже в другой мир, и взамен на это, должен был покинуть этот.
И это, пока, умом принять было невозможно. Казалось, что это отцу не приятно, и страшно. И мама уже мысленно задыхалась сама, представив его в этой тесной оболочке гроба, засыпанного землей.
– Никогда уже отец не скажет: «Надюха, не горюй. Ничего не страшно. Главное собраться с духом. И делать, и жить. И все получится!»– как эти слова поддерживали ее в трудную минуту. Она делала так, как всегда учил ее отец. Она старалась не падать духом.
– Никогда отец не увидит, как она выйдет замуж, не посмотрит на ее детей. А как ему хотелось увидеть своих внуков! Он уже не споет с ней под гитару, и не расскажет смешные истории из своей жизни…
– Вот и прошла жизнь, – думала бабушка.
Последнее время, дедушка, скорее раздражал ее своим кашлем, своей болезнью и своей уже ненужностью. Она даже злилась на него за быстро прошедшую юность, и за эту трудную жизнь. Но только сейчас, когда его не стало, она поняла, что с ним из ее жизни ушло то, что называлось любовью. Ведь эта любовь была в нем.
Еще вчера ее раздражал его несчастный взгляд и его – Машенька… Она принимала как должное то, что она для него все, и без нее ему жить было бы не возможно. Она не понимала, что конец так рядом, потому что постепенно привыкла к его состоянию, и казалось, оно не ухудшается. По крайней мере, она не предполагала, что конец так близко, а он был уже завтра.
Вчера она еще была Машенька, потому что Машенькой она была именно для него, а сегодня не кому было ее так называть, и так думать о ней, как о девочке со смешливыми черными глазами из их общей юности. Ведь все, что было у него связано с ней и жило в нем, с ним же и ушло. И теперь для всех она будет Мария Ивановна, такая, какая она сейчас, женщина в тридцать девять лет.
* * *
Гроб опустили в землю, и каждый бросил в него по горстке мерзлой земли. Потом на сосне, растущей рядом с могилой, отец прибили жестяную табличку, на которой краской от руки было написано
«Николай Алексеевич Громов-1904-1946»
Никаких рыданий и падений на могилу не было. Все были сдержаны, и только слеза сама текла по щеке мамы, а бабушка, смотрела на могилу и поправляла платок, и все ее мысли ее были где-то там в 1923, когда первый раз они увидели друг – друга.
2Поминки были скромные. Не то было время, чтобы устраивать застолья. Отец, выпив рюмку водки, вместе со всеми, здесь же на кладбище, побежал на электричку, а мама с бабушкой вернулись в дом.
Вечером к ним зашли ненадолго соседка Лидия Петровна, и Валя. Они зашли подбодрить и посочувствовать, и вспомнить хорошего человека, которого теперь больше нет. Соседки принесли с собой банки с консервами, и соленую капусту. Бабушка поставила на стол все то, что можно было собрать в то время, картошку, соленые огурцы, кильку и ливерную колбасу. И поминки все-таки получились.
– Пусть будет Николай Алексеевич, тебе земля пухом! – сказала Лидия Петровна, и посмотрела на рюмку с куском черного хлеба, которую налили специально для покойного.
