Между ними внезапно вспыхнули понимание и приязнь, они оба такого не ожидали, и оба были потрясены. Столетия минули с тех пор, как Сен-Жермену довелось испытать нечто подобное; он растерялся, не зная, как быть. Только что жажда и вожделение влекли его к роскошному женскому телу, и в один миг все это схлынуло, вдруг не плоть Оливии, а сама Оливия сделалась средоточием всех его устремлений. Он встревожился, ибо стал уязвимым, и снял свою руку с ее бедра.
Глаза их встретились: в синих цвела робкая радость, темные словно бы опечалились.
– Что с тобой? – спросила Оливия, трогая узким пальчиком его губы. Ей нравится это лицо, решила она. Ей нравятся эти большие магнетические глаза, широкий лоб, темные брови, высокие скулы и классический, не совсем, правда, прямой, нос, ироничный рот и твердо очерченный подбородок. Хорошее лицо, сказала себе она, очень хорошее, замечательное, таких не бывает.
Он отдавался ее взгляду, ощущая, как внутри поднимается новое, неодолимое и давно не тревожившее его чувство зарождающейся любви. Охваченный щемящим смятением, он лежал оглушенный и обездвиженный, еле слышно повторяя лишь одно:
– Позволь, о позволь мне жить для тебя… Оливия не знала, что на это ответить. Она и сама
трепетала как в лихорадке, все теснее и теснее прижимаясь к мужскому сильному телу, такому крепкому, такому надежному, и томление, в ней разраставшееся, исторгло из уст ее жалобный стон. Он понял, он услышал призыв, и его руки с удвоенным пылом вернулись к прерванному занятию. Она разворачивалась навстречу изнуряющим ласкам, слабея от разгорающегося желания, и с каждым касанием в ней все туже и туже закручивалась огненная, неизвестно кем помещенная в ее ставшее невероятно податливым тело спираль.
Сен-Жермен умело вел ее к извержению и, когда оно состоялось, откинулся на подушки, наблюдая за ней. Оливия запрокинула голову, лицо ее, искаженное сладостной мукой, пылало, рот приоткрылся, тело обмякло, по нему пробегали волны мучительных содроганий. Он радовался тому, что ему так легко удалось пробудить в ней дремавшую чувственность, но сам далеко не был насыщен и не решался дать ей это понять.
Она, казалось, прочла его мысли.
– А ты? Ты ведь не…
– Нет. Мне этого мало.- Он гладил ее бедро, чувствуя, как оно напрягается и дрожит.- Но я не хочу причинять тебе боль.
Оливия прижалась к нему и беспечно пробормотала:
– Других это не стесняло. Не смущайся таким пустяком.
Ее слова больно задели Сен-Жермена
– В мои планы не входит пополнить ряды твоих истязателей,- ответил он сухо, ругая себя за несдержанность. Чувство к ней сделало его излишне ранимым.
Оливия растерянно заморгала Почему он так груб?
– Прости. Я не хотела…- Она обиженно смолкла, замкнувшись в себе.
Он испугался, он не хотел ее потерять.
– Я знаю, милая, но… послушай. Мое желание может… озадачить тебя и даже в каком-то смысле вызвать ко мне отвращение, а этого я никак не хочу. Поэтому пусть тебя не заботит то, без чего я свободно могу обойтись.
Не так уж свободно, но, в конце концов, у него есть для этого Тиштри. Он сам поразился, насколько пустой и никчемной показалась ему вдруг эта мысль.
Ее лицо смягчилось, она судорожно вздохнула и потерлась о его руку щекой.
– Никто никогда не был нежен со мной. Никто никогда не дарил мне такого восторга. Разве могу я быть неблагодарной? Делай что хочешь, я в твоей власти, я хочу лишь тебя.
На этот раз он разжег ее много быстрее и в пиковый миг приник к беззащитно-хрупкому горлу губами.
Расстались они через час с небольшим. Оливия проводила его до двери.
– Я тебя никогда не забуду,- шепнула она
– Я не дам тебе к этому повода,- усмехнулся он. Она покачала головой.
– Это не в нашей власти.
Ей вспомнился муж, мавританский конюх – все возвращалось на круги своя.
Брезгливость, мелькнувшая в ее взгляде, отозвалась в нем болью.
– Что-то не так? – встревожился Сен-Жермен.
– Нет. Просто мой муж…- Она прильнула к его груди, сожалея, что не может все ему высказать.
– Твой муж не имеет права так с тобой обращаться! – вскипел он.- Ты можешь обратиться в сенат.
Сенат заступится за Корнелия Юста Силия, и они оба знали о том.
Оливия только кивнула.
– Ему вряд ли понравилось то, что он видел.- Она разрыдалась бы, если бы ей позволила гордость.- Берегись, он может начать тебе мстить.
– Ничего у него не получится.- Он нежно поцеловал ее и исчез.
Через мгновение она уже медленно брела через комнату к мужу, и ее обнаженное тело поблескивало в мягком свете ароматических ламп.
Грубое лицо Юста, выскочившего из своего тайника, оскорбленно пылало.
– Что, во имя Приапа 1, тут было? – грозно вопросил он, вздымая жирную длань.
Она пошатнулась от хлесткой пощечины.
– Я получала свое.
– Как ты посмела? – Он схватил ее за плечи, пытаясь повалить на постель.
– Нет! – вскричала она. Это было уже слишком – попасть из объятий, возносивших ее к вершинам восторга, в ненавистные лапы, внушавшие отвращение и причинявшие боль.
– Не смей мне противиться! – прорычал Юст.- Еще один такой вечер, и твои родичи горько поплатятся, обещаю тебе! Ты тоже не уйдешь от расплаты! – Он подумал о беотийском охраннике. Возможно, придется его пригласить прямо сейчас.
– Я же не знала, что он такой,- попыталась оправдаться она и, оступившись, села на краешек ложа.
Он глянул вниз и вдруг ухмыльнулся. На подушках была кровь. Возможно, этот чужак – малый не промах. Похоже, он не очень-то нежничал с ней.
Оливия тоже заметила кровь и поспешно сказала:
– Я порезалась о застежку.- Ложь была убедительной, муж засопел.
– И это все? Почему ты его не разгорячила? – Он возвышался над ней, сжав кулаки.
– Но как – Она видела, что ему это тоже не ясно.- Я же не представляла, как все пройдет. Я думала, это вот-вот начнется.- Оливия отшатнулась и попыталась прикрыться скомканной простыней.
Юст отобрал у нее защитную тряпку.
– Тебе надо было отделаться от него.
– Ты хочешь сказать, что мне надо было затеять скандал?1 Созвать всех рабов на защиту хозяйки? Или вопить, призывая на помощь тебя? Я же не знала, как это будет, Юст. Я правда не знала! – Протесты звучали правдоподобно, и все же их надо было чем-нибудь подкрепить.- Вспомни, ты сам хотел чего-нибудь странного. Ты сам приказал мне его пригласить!
– Лгунья! – Он хлестнул ее тыльной стороной кисти, потом ладонью.
– Сам, сам! – закричала она, поднимая обе руки для защиты.- В доме Петрония, после того как вернулись танцоры. Петроний тогда расхваливал Сен-Жермена, и ты велел мне его обольстить. Ты сам мне велел! – Она знала, что ее могут услышать рабы, но продолжала кричать, всхлипывая и задыхаясь.
