– Вы уж дозволяйте мне сказать вам кое-что, юные сэры – они, быть можеть, и правы. Есть мне, что порассказать о том, почему да отчего так вышло, да только ни за что вы мне не поверите. Но вот что я вам скажу, господа хорошие: есть в этом мире много такого, что глазам не открыто, и есть иные создания, кроме тех, что по земле ходють…
Ухмыляясь во всю пасть, он переводил взгляд с одного из нас на другого, и я даже отступил на шаг, подальше от его смрадного дыхания.
– Вы про созданий наподобие… – подхватил неожиданно Брюс, закончив фразу словом, повторить которое я бы и пытаться не стал.
У Лайла Уилсона чуть глаза на лоб не вылезли от изумления. Он воззрился на Брюса с внезапной подозрительностью.
– Я читал про него, – поспешил объяснить тот, – в книге под названием «Чудовища и иже с ними».
И он сам пристально уставился на старика, чтобы не пропустить его реакцию на эти слова. Последовал вздох облегчения.
– А, в этой книге. Там немного найдешь. Она принадлежала старому Хансу Зиклеру, деду Эба Кори, который как раз дом-то и построил, значить. У меня, знаете ли, и получше книга сыщеться…
И он снова хихикнул в этой своей гадкой манере, так что у меня аж мороз по спине пробежал. Старик замолчал и вытаращился на Брюса, словно ждал с его стороны изъявлений любопытства – тот мудро остался безучастным.
– Ну, дак я все равно вам скажу. У меня есть дневник старого Зика! Он раньше у Кори был, да только он мне однажды и говорить, хочу, мол, сжечь ентую пакость. Надо думать, он его почитать попробовал. Я выпросил его у Эба, и вот что я вам скажу: он был рад-радешенек избавиться от книги в счет кое-какого должка, что у него передо мной был. Сказал, ему все равно, что с ней будеть, главное, чтоб ему не надо было такое в доме держать.
Брюс уже с трудом сдерживал интерес; у него чуть голос петуха не дал, когда он небрежно спросил:
– Так вы говорите, дневник все еще у вас?
– Ото ж! Я смекаю, я единственный, кто в него заглядывал, за исключением самого Эба Кори, а уж он-то не думаю, чтобы сильно много прочел. Он думал, все это стариковские бредни.
– А вы знаете ли, – заговорил он уже куда тише и доверительнее, – я прямо рад, что вы, парни, сюда заглянули. Наши-то меня давно не слушають. А все потому, что бояться, да! Бояться того, что я могу им порассказать про старого Зиклера… и всякие вещи, которыми он занимался. Всякие вещи… неправильные. Но иногда, бывалоча, подумаешь, да повспоминаешь, да почитаешь снова в дневнике, так и возжелаешь… попробовать ведь хочеться, я ведь тоже всякое знаю, из того же, что старый Зик… А иногда прямо страсть такая обуреваеть, что…
Он резко замолчал, будто испугавшись, что и так сказал слишком много, и дикий огонечек постепенно угас у него в глазах.
– Молод я тогда еще был, – продолжал он уже спокойнее, – когда за старым Зиком подглядывал, но помню все хорошо. И коли даже земля год от году лучше становиться, и все дела тут уже не так плохи, как бывалоча раньше, енто значить только что вскоре – а может, и не вскоре – они снова за дело возьмуться. Вы молодого мальца Мунро возьмите: он, говорять, ушел в лес, да и упал в овраг. Но я-то лучше знаю. Если он в овраг упал, почему же они тела не нашли?
Он придвинул табуретку поближе к Брюсу и повторил почти вызывающе:
– А? Тело-то, спрашиваеться, где?
И старик снова хихикнул, довольный учиненной сенсацией.
Весь этот бред мне уже начал положительно надоедать. Я сказал, что пойду обратно домой. Брюс отсутствующе кивнул. Когда я уходил, он сидел, наклонившись к Лайлу Уилсону, который как раз принялся развивать новую безумную теорию, и пожирал его глазами.
В полдень мой друг объявился к ланчу; мысли его явно были заняты чем-то своим – и это что-то его немало озадачивало. Интересно, какие еще дикие истории ему удалось выжать из словоохотливого мистера Уилсона? О, кстати! Я вспомнил, что тоже кое-что собирался у Брюса спросить, да забыл.
– Ну и как, тебе снилось что-нибудь ночью? – поинтересовался я почти нагло.
Эб Кори, только что вернувшийся с полей, уставился на меня с любопытством, но не то чтобы сердито. Зато миссис Кори метнула в меня взгляд, заставивший пожалеть, что я вообще разинул рот. Как бы там ни было, а Брюсова ответа от Брюса ждали мы все, и она – испуганней прочих.
– Да, – ответил он, – снилось. Это-то и странно, потому что обычно я никаких снов не вижу. Возможно, дело все в том, что я допоздна засиделся за книгами…
При этих словах миссис Кори метнула в него еще один взгляд – на сей раз озадаченный.
– Ой, – сказал Брюс. – Вы уж меня извините, если мне не полагалось лезть в этот шкаф, но, видите ли, меня вообще очень интересуют такие традиции.
– Все в порядке, сэр, продолжайте.
– Что там насчет сна? – напомнил я ему. – Хотя вряд ли ты его запомнил. Большинство людей не…
– Отчего же, запомнил. Это был на самом деле кусочек сна, но слишком яркий, чтобы я мог его забыть. Я вроде бы шел где-то в тумане, по узкой грунтовой дороге. Справа тянулась ржавая проволочная изгородь, потом в ней обнаружился проем. Я машинально повернул и пролез сквозь него, и пошел по тропинке, обегавшей сзади какой-то большой дом.
Брюс поглядел на меня и улыбнулся, словно рассказывал сказку маленькому ребенку.
– Все это время меня, прошу заметить, что-то вело – я шел не по своей воле. Я знал, что должен сделать над собой усилие и бежать прочь, но в то же время самым парадоксальным образом очень хотел поскорее добраться туда, куда меня тянуло. Тропинка вся заросла буйной травой и сорняками, и я вдруг понял, где иду: по кладбищу. Кругом высились надгробные камни… то есть на самом деле не камни – большинство из них были простые деревянные таблички с именами, покосившиеся и заросшие всякой зеленью. Потом прямо передо мной я увидел невысокую цементную гробницу. Она была вся потрескавшаяся и поросшая мхом, но деревянная дверь висела на месте и громадные железные петли, даже насквозь проржавевшие, все еще работали. Мгновение я стоял перед этой дверью. Теперь я очень сильно ощущал зов, практически страсть к тому, что ждало меня внутри. Не сомневаюсь, что я бы вошел – я успел уже сделать шаг – если бы не проснулся. Я лежал на койке в своей комнате наверху, а в голову мне дуло из открытого окна. Окно я закрыл и снова заснул, но больше никаких снов этой ночью не видел.
Я посмотрел на миссис Кори. Пока Брюс разглагольствовал, она сидела, молчаливая и напряженная, сейчас же кусала себе губы, словно боялась закричать – но бесполезно: весь крик неразбавленным плескался у нее в глазах. Во внезапном возбуждении она вскочила и выбежала из комнаты.
Муж ее продолжал молча есть.
– Марта очень легко расстраивается, – безмятежно заметил он. – Но, возможно, у нее есть на то причина. Видите ли, у нее была сестра, которая однажды ночевала в той комнате. Ей приснился тот же самый сон, а потом она… просто исчезла. Ни следа от нее не осталось. А до того был еще мальчишка Мунро – я все помню, как будто это было вчера.
– Да-да, Лайл Уилсон упоминал исчезновение молодого Мунро, – подхватил Брюс. – Вам что-нибудь об этом известно?
– Ничего, кроме того, что он играл в полях неподалеку от оврага, а потом пропал. Мы его обыскались, но так ничего и не нашли. А потом – это где-то через неделю – его младший братик прибежал домой в ажитации и сказал, что видел лицо Вилли и с ним еще много других.
– Его лицо? – Брюс аж выпрямился. – Именно так он и сказал?
– Да. Это все, что он смог сказать. Он видел лицо брата и много других с ним. Он играл внизу, в овраге, но где точно – не помнил.
Брюс поглядел на меня. Он больше не улыбался. Кори, кажется, относился ко всему происходящему стоически.
– Конечно, – флегматично продолжал он, – бывало, что лошади пропадали, и коровы, и тоже бесследно. Это все случилось несколько лет назад. Земля еще тогда была плохая, а с тех пор получшела, хотя и не сильно. До самого недавнего времени…
