спинку своего огромного кресла:
— Знаешь, что я тебе скажу? Я могу проследить свою родословную вплоть до того шотландца, который иммигрировал во Флориду в 1825 году, и я всегда несказанно гордился этим фактом. Но, послушав тебя, я вдруг понял, что у меня вообще и родословной-то никакой нет.
Лори опустила глаза.
— Богатая родословная совсем не означает, что она должна быть хорошей, — холодно возразила она.
— Что ты хочешь этим сказать? Что у тебя не Бог весть какие предки? Что же они такого натворили?
Лори окинула Джини внимательным взглядом и продолжала:
— Моих предков не особенно жаловали даже на их родине. Феллахи боялись и никогда вслух не называли их. Наверное, это продолжается и сегодня.
— Ну и что же в этом плохого? — удивился Джини.
— Ты даже не представляешь себе, как это может быть оскорбительно, когда название твоего племени боятся произнести вслух, а говорят о нем, как о чем-то неопределенном. Феллахи — большие мастера по части оскорблений. Они могут часами костить тебя на чем свет стоит, ни разу не повторяясь в эпитетах. А мой народ они никогда не называли «убасти», и это самая высшая степень презрения, на которую они только способны.
Джини протянул к ней руку и нежно погладил по волосам. Они были мягкими и пушистыми, но на вид казались гораздо жестче. В полумраке копна ее волос походила на золотистую дымку. И тут сверкающий рыжеватый ореол что-то напомнил Джини. Но что? Ощущение это так же внезапно покинуло Кейлера.
— И у нас в Америке сколько угодно случаев наследственных распрей, — попытался успокоить ее Джини.
— Я знаю, — заверила Лори. — Но это совсем другое. Потому что здесь дело не во вражде. Они просто боятся.
— Боятся? Неужели твои предки были такими страшными, что крестьяне опасались даже их имя вслух произносить?
Джини нежно провел пальцами по ее щеке. И Лори теперь уже не отводила от Кейлера взгляда. Она уставилась на него своими зелеными внимательными глазами. Зрачки ее в темноте стали расширяться, но Джини удивило другое: казалось, что девушка вообще не моргает. Кейлер почувствовал, как она напряжена и только благодаря усилию воли старается держаться свободно. С каждой минутой Джини все острее ощущал, что теперь напружинены все ее мышцы, переполненные какой- то внутренней энергией. «Лори не просто смотрит на меня, — мелькнуло в голове Джини. — Она наблюдает за мной. Она выслеживает меня, не упуская из виду ни единого моего движения».
— Мне не следовало бы столь пренебрежительно отзываться о своих предках, — вдруг заговорила Лори. — Даже если они и умерли две тысячи лет тому назад. Все равно это несправедливо по отношению к ним.
— А мне показалось, — возразил Джини, — что они умерли только вчера. Ты о них так живо рассказываешь.
Девушка не спускала с него глаз, теперь она застыла как изваяние.
— Это потому, что мы часто говорим о них дома, почти каждый вечер, — пояснила Лори. — Мама не хочет, чтобы я забыла свое египетское происхождение. И хотя она любит Америку, она все равно хочет, чтобы я помнила про Египет.
— Ну, а сама-то ты как считаешь? Может, тебе лучше забыть о нем?
— Нет, — чуть слышно отрезала Лори. — Я не имею права их забыть. И не хочу. Их существование просто трудно переоценить.
Джини нежно коснулся ладонью шеи девушки, пытаясь успокоить Лори, потом провел пальцем по мочке уха. Еще недавно Лори противилась каждому его прикосновению, однако постепенно стала привыкать к безобидным ласкам и теперь чувствовала приятное умиротворение. А когда Джини утопил ладонь в ее густых волосах, девушка вдруг осознала, что напряжение куда- то улетучивается. Глаза Лори, еще несколько секунд назад так внимательно следившие за каждым его движением, начали постепенно закрываться.
— Тебе нравится? — полюбопытствовал Джини и сам удивился своему вопросу. Ведь это было так очевидно.
— Да, мне приятно, — потянувшись, промурлыкала девушка.
Наконец последние признаки напряжения исчезли, и Лори полностью расслабилась.
— Лори, — прошептал Джини, с наслаждением проводя пальцами по ее волосам.
— Что? — томно откликнулась Лори, не открывая глаз.
— Лори, мне надо сказать тебе кое-что, и это очень серьезно.
Лори погрузилась в сладкую дрему и не обратила внимания на его слова/казалось, она вот-вот замурлыкает от удовольствия.
— Тогда говори, — милостиво разрешила Лори.
Джини никак не мог оторвать восхищенный взгляд от ее лица, длинных изогнутых ресниц, нежных смеженных век, закрывавших сейчас чудесные изумрудные глазищи.
— Я знаю, ты, наверное, решишь, что я совсем чокнулся. Я и сам не думал, что со мной может случиться подобное. Джини Кейлер — можно сказать, известный политик, понимаешь? Ведь люди такого уровня обычно становятся неисправимыми циниками. Но вот я-то как раз и попался на твою удочку, должен в этом сознаться. Так что надеюсь на логическое завершение нашего свидания, ну, может быть, не сегодня, а завтра или когда* нибудь еще… Чему быть, того не миновать, и я вот подумал… а почему бы тогда не сегодня?.. Расскажу-ка я тебе, что сейчас со мной происходит, идет?
Полностью отдавшись его ласкам, Лори нежно потерлась головой о его пальцы, подставляя ему свое ушко, чтобы Джини пощекотал за ним.
— Лори, — тихо произнес Джини. — Я люблю тебя.
Девушка мгновенно замерла, и наступила тягостная пауза.
Глаза Лори постепенно раскрылись. Собравшись с духом, Джини теперь старался вложить в свой взгляд всю уверенность, на которую только был способен. Лори должна оценить его откровенность и понять те высокие и прекрасные чувства, которые он испытывает к ней и в которых только что признался.
— Ты… ты любишь меня? — удивилась Лори, не веря своим ушам.
— Да, — кивнув, вздохнул Джини.
Она отвела взгляд, и на ее лбу внезапно обозначилась морщинка, выражающая недовольство.
— Джини, — решительно начала Лори, — нельзя так говорить. Ты не имеешь права.
Он резко отстранился от нее.
— Что значит «не имею права»? Кто устанавливает эти права? Сердцу не прикажешь. Я по уши втюрился в тебя, и теперь мне наплевать, нравится это кому-нибудь или нет. Это свершилось, Лори.
— Джини…
— Нет уж, хватит, — взорвался он. — Я уже по горло сыт всяческими недомолвками и извинениями. Мне обрыдла твоя таинственная белиберда. То я не должен просить тебя выйти замуж — только вот почему — непонятно, то я не должен влюбляться — опять-таки по неведомым мне причинам. Если ты и в самом деле чего-то боишься, почему бы не сказать об этом напрямик? Я уже взрослый и вполне самостоятельный мальчик, Лори. И достаточно вырос для того, чтобы полностью отдавать себе отчет в том, чего я хочу, а хочу я только тебя. И мне начхать
