И что было дальше! – спросила я, предвкушая развитие событий.
А дальше, как только мы протянули к блюдцу руки, и Коля торжественным голосом сказал.
– Папа мы вызываем твой дух. Скажи, ты явился?
Блюдце, тут медленно и закрутилось. А мы, даже застыли от удивления. И так, как мы договорились не шутить и не говорить громко, чтобы не спугнуть духа, если он к нам придет, то мы не нарушили тишину.
– Задавайте вопросы, – тихо сказал Коля.
А у нас сразу все вопросы из головы вылетели.
– Папочка, это ты? – робко спросила я.
– Да, – прочли мы на бумаге.
– Папочка, а ты нас любишь? – спросила я, осмелев.
– Люблю, – ответил нам папа через стрелку и буквы. Коля все записывал, по каждой букве, у которой останавливалась стрелочка.
– Папочка, а что с нами будет через десять лет? Спросил Коля.
– Скоро узнаете сами, – ответил многозначительно папа.
– Что еще спросим? – прошептала я Коле.
– Пусть нам скажет, что ни будь смешное, – посоветовала Маша.
– Папа, скажи нам, что ни будь, смешное, – опять провозгласил торжественно Коля.
Стрелка опять поползла, и получилась, какая-то тарабарщина. Мима, кеняянин тозесвуя.
– Что-то не понятно, – переглянулись мы с Колей. Мима кенянин… Мы складывали буквы и так, и сяк, ничего вразумительного не получилось.
– Наверное, папа уже ушел. Обиделся! Как можно ему быть веселым, если он умер, – сказала я. А мы просим его пошутить…
Но блюдце снова закрутилось и снова написало нам ту же тарабарщину!
Я продолжала крутить в голове буквы, и повторяла их тихо вслух.
– Вспомнила, я все поняла! – сказала радостно Маша. Это ведь я, так стишок в детстве рассказывала, – Зима, крестьянин торжествуя… Помните, как вы все смеялись на меня, что я не выговариваю слова?
– И правда! Обрадовались мы. Точно! И мы стали умиляться и смотреть на стол и блюдце. Наш папа был с нами, он разговаривал и даже шутил. Значит, ему там правда хорошо, он видит нас с неба и помнит, и радуется на нас.
– Папочка, милый папочка, мы тоже тебя все любим. И мамочка тоже. А ее новый муж, тоже хороший человек. Ты ведь умер, и не обижаешься?
И тут вдруг мы услышали Колин вопрос. Он раздался, как гром среди ясного неба. Мы сразу все переглянулись испуганно, а Маша даже голову в воротник втянула.
– Папа, а ты где сейчас? – спросил громко, осмелев, от шутки папы, Коля.
– Ты, что, Коля! Это нельзя спрашивать! – пронеслось у нас в голове, и в этот миг стол, за которым мы сидели, как подпрыгнет, да как грохнет об пол ножками.
Нам показалось, что это был ужасный грохот, и под столом, рядом с нашими ногами, кто-то был, и мог схватить нас за ноги! Мы, не сговариваясь, выпрыгнули из-за стола, и в одну секунду очутились у двери.
– А – а! – завизжали мы. А у меня, пока я бежала, по спине разливался такой холод, и так перехватило дыхание, что даже за дверью, я стояла, онемевши, впрочем, как и остальные дети.
– Что с вами? Что, что случилось?! – заволновалась Даша. Говорила я вам, накликаете приведений. Им только волю дай, тут же явятся!
Мы немного отдышались, и нам уже стало даже весело. Это было как игра, поймай меня!
– А у меня там кукла осталась, – захныкала Лизочка. Принесите мне мою куклу. Ей там тоже страшно под столом!
Я, было, собиралась войти в комнату, и принести куклу, но вспомнила, тот ужас, когда стол прыгал, что не посмела войти туда, и протянуть руку под скатерть. Страх, снова вошел в нас.
Дашенька, сходи за куклой, – попросили мы, как можно невиннее.
Даша перекрестилась и вошла в кухню. Ей все равно нужно было пребывать в ней много– много дней и вечеров. Она зашла в помещение, и в душе уже ворчала, увидев раскиданные в разные стороны стулья. И свечку, упавшую со стола. Слава богу, свечка потухла от падения, и не случилось пожара! – подумала она. Вот бы потом отчитывалась перед барином!
Она полезла под стол, слезшая со стола скатерть, прикрывала пространство под ним и видны были только башмачки куклы.
Даша приподняла край скатерти, и только хотела взять куклу, в это время, она услышала очень громкий, протяжный и жалостный вздох. Его звуки вошли в нее ужасом, и волосы на голове, зашевелились. Даша подняла машинально глаза наверх, откуда доносился этот вздох, и в это время стол снова громыхнул своими ножками, и скатерть свалилась на голову Даши.
– А-а, – только сказала она от нахлынувшего на нее страха. Она стащила с себя скатерть, поднялась с пола, и пошагала как могла быстро к двери. За дверью, она встала с вытаращенными глазами, и только осеняла себя крестом, и повторяла:
– Спаси и сохрани, спаси и сохрани….
– Дашечка, миленькая, что ты там видела? – спросили мы ее взволнованно. Игра, таинственная, мистическая продолжалась.
– Да батюшку вашего, покойного Константина Ивановича. Это его ноги под столом, за скатертью стояли. Я когда куклу поднимала, то увидела его… ноги… А потом он как вздохнет…. Тяжко так, тяжко. Как стол на меня качнет, скатерть на меня, сползла, я ее пока с себя снимала и к вам бежала, уже больше ничего не видела.
– Да как же ты ноги видела, ведь там темно, свечка то погасла….-спросили мы.
– А они черные, черные, в темноте все равно выделялись.
– Ой, господи, как я теперь в кухню то войду, мне же еще ужин господам готовить.
– Дашечка, мы с тобой здесь побудем, ты только не бойся и маме с папой ничего не рассказывай. Сейчас мы свет зажжем, и не страшно будет. Пойдем туда вместе. Вместе не страшно.
При электрическом освещении было все по – другому. Обычно. И мы решили, что мы, наверное все придумали.
– Даша, это мы так играли. Маша нарочно стол ногой качнула, – сказали мы. Чтобы всех попугать.
Даша успокоилась и поверила нам.
– И мне со страху чудиться стало. Да ну вас. Идите в детскую. Скоро ваши мама с папа приедут. Мне ужин готовить нужно.
– Ольга Константиновна, так это правда Маша сделала? – спросила я разочарованно.
– Нет, нет. Это мы так сказали, чтобы Даша не боялась. А на самом деле все так и было, и стол прыгал, и звуки вздоха мы слышали. Мы же смотрели в приоткрытую дверь, когда Даша туда пошла. Мы потом в церковь ходили, и у нашего папы прощения просили, что дух его потревожили. Заказали молебен за упокой. Об этом мы рассказали только маме. Константину Ивановичу побоялись рассказывать. Он строгий был.
* * *
Много еще историй рассказывала Ольга Константиновна. И часто еще мама философствовала с ней о мире, о жизни, о бесконечности и всяких чудесах. Жалко всех не упомнишь.
Прошло много лет. Я вышла замуж, и ложка как приданное, переезжала со мной из дома в дом. Из старого серванта, в современную, модную тогда стенку. И я уже почти забыла о ней. Она просто лежала среди других мельхиоровых ложек, вилок и ножей в коробочке, она была тринадцатая, лишняя ложка, из столового сервиза. Но, когда я, накрывая праздничный стол, и натыкалась на нее, я всегда вспоминала Ольгу Константиновну, и наши разговоры и ее милый облик с ямочкой на щеке…
