в компании «Макфарлейн и партнеры». В ночь на 3 ноября я был в салуне «Биг Чиф». Я не заметил ковбоя, когда он вошел. В салуне было много мужчин. Я выпил несколько рюмок, но не был пьян. Я увидел Гризли Гуллинса, охотника на бизонов; он топал ко входу в салун. У меня были с ним разногласия, и я знал, что он в целом плохой человек, пьяница и дебошир, а так как мне неприятностей в тот вечер совсем не хотелось — решил тихонько уйти из «Чифа» черным ходом.
Я прошел через игорный зал и увидел мужчину, который сидел за столом, положив голову на руки. Я не обратил на него внимания, направился сразу к задней двери, которая была заперта изнутри. Я поднял засов, отворил и вышел наружу.
На улице я увидел женщину, стоявшую перед входом. Свет, проникавший в переулок через открытую дверь, был тусклым, но я разглядел, что это негритянка. Не помню, как она была одета. Она была не черной как сажа, а со светло-коричневой или даже желтоватой кожей, это точно. Я был так удивлен, что остановился, а она обратилась ко мне и сказала:
— Иди скажи Джиму Гордону, что я пришла за ним.
Я спросил:
— Кто ты, черт возьми, такая и кто такой Джим Гордон?
На что она ответила:
— Мужчина, что сидит сейчас за столом один-одинешенек. Скажи ему, что я пришла!
Я похолодел от страха — не могу сказать почему. Я повернулся, вернулся в помещение и окликнул типа за столом:
— Вы Джим Гордон?
Он поднял голову, и я увидел, что его лицо бледное и изможденное.
— Кто-то хочет вас видеть, — сказал я.
— И кто же? — решил уточнить он.
— Высокая женщина-мулатка — там, на улице, — пояснил я.
При этих моих словах он поднялся со стула, опрокинув его вместе со столом. Я решил, что он сошел с ума, — и отступил от него. Его глаза были дикими. Он издал придушенный крик и бросился к открытой двери. Я видел, как он выглянул в переулок, и мне показалось, что я услышал смех из темноты. Затем он снова закричал, выхватил пистолет и бросился на кого-то, кого я не мог разглядеть.
Последовала вспышка, ослепившая меня, и ужасный грохот, а когда дым немного рассеялся, я увидел, что он лежит в дверях весь в крови. Правую руку ему разорвало, и что-то в голову прилетело: пробило череп до самых мозгов. Я побежал ко входу в салун, крича бармену. Не знаю, стрелял ли он в ту женщину или нет — и стреляли ли в него в ответ. Говорю, я услышал только один выстрел — а потом его револьвер разлетелся вдребезги.
ОТЧЕТ КОРОНЕРА
Мы, присяжные коронера, проведя дознание останков Джеймса Гордона из Антиохии, штат Техас, вынесли вердикт о смерти от случайного огнестрельного ранения, вызванного взрывом оружия в руке покойного. Револьвер, который покойный держал в руке, разорвался из-за того, что Гордон после чистки забыл извлечь ветошь из ствола. В оторванном стволе найдены обгоревшие клочки хлопчатобумажной ткани. С уверенностью можно сказать, что это обрывок женского платья в красно-зеленую клетку.
Подписи:
Дж. С. Ордли, коронер,
Ричард Донован,
Эзра Блэйн,
Джозеф Т. Декер,
Джек Уилтшоу,
Александр У. Уильямс.
Перевод Г. Шокина
Примечание
Рассказ написан в 1933 году. Первая публикация — журнал “Argosy”, август 1936-го. Входит в выделяемый исследователями творчества автора условный подцикл «Сверхъестественный Юго-Запад».
Американский писатель, поклонник и популяризатор творчества Роберта Говарда Лайон Спрэг де Камп правильно замечает в одной из своих статей: «Если Роберт Говард и был расистом, то по меркам своих времени и места он был сравнительно мягким расистом». В пользу данного тезиса Гэри Ромео, автор статьи «Измышляя Говарда» (“Fictionalizing Howard”, 2010), приводит именно рассказ «Память покойницы», в котором не в меру вспыльчивый ковбой приходит к ужасному концу от рук чернокожей женщины, мужа которой он застрелил. Знание Ромео истории как Говарда, так и Техаса позволяет ему дать сочувственную, но взвешенную интерпретацию этой довольно противоречивой стороны автора.
Стук моего старомодного дверного молотка зловещим эхом разнесся по всему дому, пробудив меня от беспокойного, охваченного кошмарами сна. Я посмотрел в окно. Джо Конрад — мой друг, на чье лицо падал угасающий свет заходящей за тучи луны, делая его неестественно белым, — смотрел на меня.
— Можно к тебе, Кирован? — Его голос звучал напряженно.
— Конечно! — Я услышал, как он поднимается по лестнице. Едва я успел надеть халат, как он уже стоял передо мной; включив свет, я увидел, что его руки трясутся, а сам он бледен как смерть — даже безо всяких лунных подсветок.
— Старый Джон Гримлан умер час назад, — проговорил он.
— Серьезно? Я и не знал, что он заболел.
— Его разбил припадок — почти как эпилептический, если не сильнее. Он страдал от этих внезапных приступов уже несколько лет, ты разве не знал?
Я кивнул. Я кое-что слышал о старике, который жил отшельником в большом темном доме на холме. Однажды я даже был свидетелем одного из таких припадков: он корчился, выл, стонал и извивался на земле раненой змеей, извергая дикие проклятия и богохульства, пока его голос не сорвался в безмолвный крик и пена не брызнула изо рта. Тогда я понял, почему люди верили, что такие бедняги одержимы демонами.
— Это у него наследственное было, — продолжал Конрад. — Доброму старому Джону, видать, от какого-то далекого предка перепал подарочек — так иногда случается. Ну или не в этом дело — слышал же, старик по молодости скитался в далеких краях, исходил вдоль и поперек
