Дальнейшие события хаотичны. Пока я смотрел на жуткое свечение, я стал жертвой необычайной иллюзии – настолько экстравагантной, что я не смогу даже рассказать о ней. Мне грезилось, что я различаю в храме предметы, предметы неподвижные и движущиеся; казалось, опять зазвучал призрачный хорал, явившийся мне, когда я проснулся первый раз. И надо всем росли думы и страхи, центром которых были юноша из моря и костяная фигурка, облик которой повторялся на фризах и колоннах храма передо мной. Я подумал о бедном Кленце – где-то покоится его тело с идолом, которого он унес обратно в море? Он предупреждал меня о чем-то, а я не внял – но ведь он был мягкохарактерный рейнландец, обезумевший от событий, которые пруссак переносит с легкостью.
Дальше все очень просто. Мое стремление выйти наружу и войти в храм стало уже необъяснимым и повелительным зовом, который решительно нельзя отвергнуть. Моя собственная немецкая воля больше не контролирует моих действий, и с этого времени усилие воли возможно только во второстепенных случаях. То же безумие, что погнало Кленце к его смерти, незащищенного, с непокрытой головой прямо в океан; но я пруссак и трезвомыслящий человек и до конца использую все то немногое, что еще не кончилось. Когда я впервые понял, что должен идти, я подготовил свой водолазный костюм, шлем и регенератор воздуха для срочного погружения; закончил эту поспешную хронику событий в надежде, что она когда-нибудь достигнет мира. Я запечатаю манускрипт в бутылку и доверю ее морю, когда насовсем оставлю У-29.
Во мне нет страха, даже после пророчеств безумного Кленце. То, что я видел, не может быть правдой: я знаю, что это мое собственное сумасшествие и по большей части оно объясняется кислородным голоданием. Свет в храме – чистейшая иллюзия, и я умру спокойно, как истинный немец, в черных и забытых глубинах. Этот дьявольский смех, который я слышу, дописывая, звучит только в моем слабеющем мозгу. Поэтому я тщательно надеваю свой костюм и отважно шагаю вверх по ступеням в древний храм, в эту молчащую тайну неизмеримых вод и несочтенных лет.
Идея нанести визит Странному Старику принадлежала Анджело Риччи, Джо Кзанеку и Мануэлю Сильве. Старик этот имел репутацию неимоверно богатого и к тому же безнадежного больного человека и проживал в довольно большом и древнем доме, который располагался на тянувшейся вдоль морского побережья Уотер-стрит. Первые два обстоятельства сыграли, можно сказать, главную роль в принятии господами Риччи, Кзанеком и Сильвой вышеупомянутого решения, поскольку все трое не без основания считали себя истинными представителями такого изысканного ремесла, которое издревле именовалось грабежом.
На протяжении многих лет Странный Старик оставался излюбленным объектом напряженных раздумий и долгих бесед обитателей Кингспорта. То, что Странный Старик был в центре внимания жителей городка; во многом гарантировало безопасность перед возможными посягательствами со стороны господ типа Риччи и его коллег, хотя принадлежавшие ему сокровища – кстати сказать, совершенно неустановленного свойства и размеров, – Странный Старик хранил именно в своем сильно обветшалом и заметно покосившемся особняке.
Следует признать, что Странный Старик и в самом деле отличался большими странностями, а кое-кто поговаривал, что в свое время он служил капитаном нескольких судов, которые плавали к берегам Ост-Индии. Он действительно был настолько стар, что никто даже не мог припомнить, как он выглядел в молодости, а почти полное затворничество и крайняя неразговорчивость обусловили тот факт, что ни один из жителей городка не знал его настоящего имени.
Во дворе его старинного и невзрачного на вид дома, обсаженного по периметру столь же древними, как и сам дом, кривыми деревьями, размещалась довольно странная коллекция крупных камней, причудливо сгруппированных и раскрашенных таким образом, что они отдаленно напоминали идолов из какого-то легендарного восточного храма. Большинство мальчишек, которые любили дразнить Странного Старика за его длинные, вечно нечесаные белые волосы и бороду, а то и вовсе разбивать злодейски брошенными камнями узенькие окна его жилища, откровенно побаивалось этой его каменной коллекции, тогда как более взрослых и не менее любопытных людей, которые подчас подкрадывались к окнам его дома и заглядывали внутрь через их запыленные стекла, серьезно пугало нечто совершенно иное.
По их словам, в пустой комнате на первом этаже особняка Странного Старика располагался громадных размеров стол, уставленный массой всевозможных бутылок, причем внутри каждой находилось подвешенное за леску на манер маятника свинцовое грузило. По их словам, Старик часто присаживается за стол и разговаривает с этими бутылками, обращаясь к ним по именам – Валет, Резаный, Длинный Том, Испанец Джо, Питерс и Мэйт Эллис и так далее, – и всякий раз во время подобной "беседы" грузила в бутылках начинают легонько покачиваться. Примечательно, что люди, которым однажды довелось наблюдать долговязого и тщедушного Старика во время этих странных "диалогов", после этого никогда уже больше не подглядывали в его окна.
Однако Анджело Риччи, Джо Кзанек и Мануэль Сильва не были жителями Кингспорта. Они принадлежали к новому и весьма разношерстному чужеродному племени, бродившему вдали от круга обычаев и традиций Новой Англии, а потому видели в Странном Старике всего лишь угасающего и почти беспомощного седобородого старца с худыми, слабыми и отчаянно дрожащими руками, который даже не был способен передвигаться без своей старомодной узловатой трости.
Они, можно сказать, даже по-своему жалели этого одинокого и неприветливого деда, которого сторонились все горожане, зато постоянно облаивали и задирали уличные собаки. И все же дело оставалось делом, и для человека, решившего посвятить себя столь специфической профессии, которая была у них, всегда существовал соблазн "пощупать" старого и слабого человека, который не имел собственного счета в банке и оплачивал свои немногочисленные покупки исключительно испанскими золотыми и серебряными монетами, к тому же отчеканенными два столетия назад.
Время для визита наши господа также выбрали весьма подходящее ночное, причем господам Риччи и Сильве предстояло побеседовать с седовласым старикашкой, тогда как господин Кзанек должен был дожидаться их, сидя в крытой машине, которую он заблаговременно припаркует на Шип-стрит, неподалеку от задней калитки, проделанной в высокой стене усадьбы не очень-то гостеприимного хозяина. Стремление избежать ненужных объяснений с полицией обусловливало намерение упомянутых господ обеспечить себе тихое и вполне мирное отступление.
