Ознакомительная версия.
— Будь ласковой! Будь ласковой со мной, дрянь! — рычал озверевший барин, не обращая ни на что внимания, кроме похоти.
Закончив (пять минут — для него, вечность — для Вали), молодой барин отшвырнул девушку на скамью и окатил себя холодной водой из ушата. Брызги разлетелись в стороны, часть их охладила спину и икры девушки, но Валя не заметила, всё тело ей казалось аморфным и нечеловеческим. Она находилась не в бане с чудовищем, а далеко в лугах среди душистых цветов и рядом с любимым и родным Кузьмой. С любимым и родным. Родным…
— Дорогуша, ты выполнила свою часть сделки не до конца, надеюсь, не нужно объяснять — почему? — Вернул Валю в ужасающую реальность голос чудовища. У неё не осталось сил отвечать и ей нужно объяснить, почему сделка выполнена не до конца. Она молчала, лежа и не шевелясь, и обречённо ждала свою участь. Что ещё больше она могла ему дать?
— Ладно, отдохни, — услышала Валя и провалилась в дебри бреда.
Он ждал встречи, как никогда ни с кем… потому что никогда и ни с кем он не встречался. Вся мозговая деятельность сосредоточилась в одной сплошной, как туман, думе о ней, о девушке-виденье, о Даше. На белом топе Даши, будто чёрным фломастером, было написано нерусское слово, на которое он не сразу обратил внимание (так его околдовала девушка): REPLAY. И, как в подтверждение связи девушки с надписью на топе, Валентин опять и опять прокручивал перед внутренним взором их ни к чему не обязывающую беседу в кафе, опять и опять, и ничего не мог с этим поделать. Что кривить душой — поделать-то ничего и не хотелось! Вот в чём закавыка. Валентину нравилось мусолить память, ярко сохранившую сперва образ
её образ на сердце высечен
за стеклом витрины, а потом облик
вижу облик твой, но почему это только во сне
девушки, точёные и хрупкие черты лица которой задели, казалось, атрофированные чувства молодого человека.
Валентин решил отвлечься, иначе до сумасшествия рукой подать. Он включил радио, оно всегда настроено на «Милицейскую волну» — погода, новости и песни, забытые другими радиостанциями, а большего и не надо. Включил и удивился, услышав речитатив суррогатного рэпа, невольно прислушался, слова идеально ложились одной сплошной строкой под настроение Валентина, точно передавая чувства: «Я не забуду этот день когда увидел тебя все мысли вдруг повисли и оставили меня я словно столб встал глазами встречи искал и ночью бессонной я словно ветер улетал к тебе забыл что сказал и не знал что дальше будет только после понял что тебя я не забуду и мелом белым на фоне неба ночного я рисовал твой портрет и закрывал глаза снова тебе не мог рассказать об этой странной любви но знал что приду к тебе лишь меня ты позови себе на беду встретил тебя на белом свете а может и не на беду но только кто мне ответит…»
— Твой силуэт преследует меня, как тень… — повторил Валентин за исполнителем из группы «2+2» строчку из песни («Только ты» называлась песня), выключил радио, пожалев, что включал, и сел прямо на пол, поджав к груди колени. Ему не бывало ещё так скверно. Он с мальчишеским нетерпением ждал дня, когда вновь увидит её. Даша дала ему свои телефоны, мобильный и домашний, и Валентин кусал пальцы, чтобы не позвонить в неурочный час. Господи, он в ужаснейшем кошмаре представить не мог, что будет с ума сходить по девчонке! И он наслаждался испытываемым чувством, прислушиваясь к томлению души и боли сердца. Нечто подобное он ощущал после похорон матери, но сравнивать до невозможности несуразно, когда «нечто» возросло во «что-то», а «подобное» предстало «бесподобным». Валентин просил (молил) о познании горечи любви, и Великодушный Бог в очередной раз откликнулся. Амурная боль причиняла сладострастную муку, и Валентин накручивал, обострял и ускорял (понимая каким-то внутренним чутьём, что времени для любви в его жизни не предусмотрено) эмоции в себе, как мазохист, наслаждаясь, наслаждаясь, наслаждаясь. Весь его микрокосм жил страстью, искусственно (и искусно) закрученной в омут
в космическую чёрную дыру
в клоаку
познания Великой Силы Любви и состязания с Великой Силой Смерти.
— Крепка, как смерть, любовь… зато хрупка, как стекло. — Валентин не заметил, как сказал вслух.
Зато заметил одну из золотых рыбин, всплывшую кверху пузом.
Из дневника:
Я это чувство ждал давно,
Я ожидал, тая дыханье,
Не веря в то, что суждено
В любви найти мне оправданье
Вешней надежды увяданье
Зимой посеянных зернов.
И я прошу, как покаянье
У ночи тёмной нежных снов,
Не находя тех нужных слов,
Чтоб описать души смятенье,
Услышав сквозь века твой зов,
И вдруг понять в одно мгновенье,
Что ты и есть моя ЛЮБОВЬ!
Не та любовь, что принимал я,
Как веру — зыбкость миражей,
А та ЛЮБОВЬ, где понимал я
Причину жизни виражей.
Я это чувство ждал давно
С глухой тоской и в сердце с недоверьем.
Оно должно мне стать звеном
Единства жизней. И новым продолженьем.
Новое тюремное обиталище Кузьма воспринял настороженно.
— Почему меня перевели сюда? — спросил он у надзирателя.
— Таков приказ, — был ответ.
— Чей приказ? — Кузьма тряханул решётку, та аж загудела.
— Не буянь, кузнец! Не твоё то собачье дело. Угомонись подобру!
Куда там угомониться, гадкий червь подозрения вгрызся в сердце влюбленного парня. Не здесь ему должно быть и не в сыром каземате… а рядом с Валюшей, на свободе! Что-то было там, на свободе, чего уразуметь не успел Кузьма, что-то сильно худое…
— Эй, человек, подь сюда, будь добр! — подозвал надзирателя кузнец, сам не ведая, чего хочет.
Надзиратель не артачился, подошёл. Ему было скучно в воскресный день дежурить одному у клетки единственного заключенного (которого, по слухам, должны вроде на днях освободить) в этом крыле тюрьмы. А ещё он был зол на пристава, приказавшего заступить на это дежурство именно его: ну и что, что он приставал на гуляньях к драгоценной дочери пристава, может, люба она ему, хе-хе! С чего старый пердун взял, что они-де не пара? Этой дурнухе князя подавай?!
— Чего тебе? — спросил надзиратель, зевая во всю физиономию.
— Дело у меня к тебе денежное, — полушепотом сказал Кузьма и увидел загоревшиеся сощуренные глазки надзирателя, последний потянулся ухом к решётке. А Кузьма, не раздумывая, хвать того за горло и шмякнул лбом о кованый прут. Глазки надзирателя потухли и скучились у переносицы. Кузьма сорвал кольцо с ключами с пояса надзирателя и для верности повторно жахнул того о решётку. Надзиратель кулем осел у клетки.
Ознакомительная версия.
