Разумеется, в кармане моего сюртука лежал револьвер, но любая попытка достать его мгновенно привлечет внимание моего попутчика. Если я все же успею это сделать, еще неизвестно, как револьвер подействует на маньяка. Даже если я выстрелю в него пару раз, возможно, у него достанет сил, чтобы отнять у меня оружие и разделаться со мной по-свойски. А если он сам вооружен, то может застрелить или зарезать меня, и не пытаясь разоружить. Нормального человека легко испугать, направив на него пистолет, но безумец в полном своем безразличии к последствиям зачастую демонстрирует поистине сверхчеловеческую силу и представляет смертельную угрозу. Даже тогда, в дофрейдовскую эпоху, я хорошо понимал, сколь опасен человек, у которого ослаблена деятельность центров самоконтроля. Горящие глаза и нервно дергающееся лицо незнакомца не позволяли мне ни на минуту усомниться в том, что он действительно намерен совершить какое-то кровавое деяние.
Он вдруг задышал часто и прерывисто, и я увидел, как грудь у него ходит ходуном от нарастающего возбуждения. Критический момент близился, и я лихорадочно пытался сообразить, как лучше поступить. По-прежнему притворяясь спящим, я начал постепенно, очень медленно пододвигать правую руку к карману с револьвером, внимательно следя за безумцем, не заметит ли он это движение. К несчастью, он заметил — за сотую долю секунды до того, как реакция на происходящее отразилась на его лице. С неожиданными для человека столь могучей комплекции проворством и ловкостью он прыгнул вперед, прежде чем я успел понять, в чем дело, и навис надо мной, точно сказочный великан-людоед, одной сильной рукой придавив меня к спинке сиденья, а другой помешав мне достать оружие. Он вытащил револьвер из моего кармана и переложил в свой, а потом пренебрежительно отпустил меня, прекрасно понимая, что благодаря своим физическим данным имеет полную власть надо мной. Потом мужчина выпрямился во весь рост, едва не задев макушкой потолок, и уставился на меня яростным взглядом, который, впрочем, уже через несколько мгновений приобрел жалостливо-презрительное и одновременно оценивающее выражение.
Я не шевелился, и незнакомец вновь уселся напротив меня. Жутковато улыбаясь, он открыл свой огромный, раздутый саквояж и извлек оттуда диковинного вида предмет — немалых размеров округлую клетку из полужесткой проволоки, сплетенную наподобие маски бейсбольного вратаря, но по форме больше напоминающую водолазный шлем. К верхушке сей проволочной конструкции был присоединен шнур, другой конец которого оставался в саквояже. Мужчина бережно поставил диковинную клетку себе на колени и нежно погладил, а потом опять взглянул на меня и почти по-кошачьи облизнул губы. Затем он, впервые за все время, заговорил — сочным низким голосом с мягкими изысканными интонациями, совершенно не вязавшимися с его дурно скроенным вельветовым костюмом и неряшливым видом.
— Вам очень повезло, сэр. Вы станете первым. Вы войдете в историю как первый человек, доказавший эффективность уникального изобретения. Огромные социальные последствия… свет моего гения воссияет. Я излучаю свет постоянно, но никто этого не знает. Теперь узнаете вы, наделенный разумом подопытный кролик. Кошки и ослы — да, даже в случае с ослами оно срабатывало…
Незнакомец умолк, его бородатое лицо судорожно задергалось, и почти одновременно он энергично замотал головой. Казалось, будто таким образом он разогнал некое туманное скопление перед глазами, ибо секунду спустя лицо его прояснилось и самые явные признаки безумия скрылись за спокойно-учтивым выражением, в котором лишь слабо сквозило коварство. Я тотчас заметил перемену и поспешно заговорил, пытаясь выяснить, нельзя ли направить мысли своего визави в более безопасное русло:
— Насколько я могу судить, ваш прибор поистине замечателен. Не будете ли вы любезны рассказать, как вам удалось его изобрести?
Мужчина кивнул.
— Простое логическое рассуждение, дорогой сэр. Я учитывал потребности современной эпохи и действовал сообразно с ними. Другие могли бы сделать то же самое, обладай они умом столь же могучим, то есть способным на длительную концентрацию. У меня была убежденность, сила воли — вот и все. Я понял, как никто другой, насколько необходимо очистить землю от людей до возвращения Кетцалькоатля, и понял, что это надо сделать изящно. Любого рода кровавые бойни мне отвратительны, а метод повешения по-варварски груб. Как вам известно, в прошлом году Законодательное собрание Нью-Йорка проголосовало за введение казни электрическим током для осужденных — но все аппараты, которые они рассматривают, столь же примитивны, как «Ракета»[22] Стефенсона или первый электродвигатель Девенпорта.[23] Мой способ гораздо лучше, о чем я и сказал им, но они проигнорировали меня. Боже, вот дураки-то! Как будто я не знаю всего, что только можно знать о людях, смерти и электричестве, — я, ученый, мужчина и юноша… технолог и инженер — солдат удачи…
Он откинулся назад и сузил глаза.
— Двадцать с лишним лет назад я служил в армии Максимилиана.[24] Мне собирались даровать дворянский титул, но тут эти чертовы латиносы убили его, и мне пришлось уехать домой. Позднее я вернулся туда — я постоянно езжу туда-сюда, туда-сюда. А живу я в Рочестере, штат Нью-Йорк…
Глаза у него вдруг стали очень хитрыми, и он подался вперед, легко коснувшись моего колена на удивление изящной рукой.
— Я вернулся, говорю вам, и зашел гораздо дальше, чем любой из них. Я ненавижу латиносов, но люблю мексиканцев. По-вашему, парадокс? Послушайте, молодой человек, вы же не считаете Мексику испанской страной, правда? Господи, если бы вы только знали племена, известные мне! В горах… далеко в горах… Анауак…[25] Теночтитлан…[26] Древнейшие боги…
Он перешел на напевный и довольно мелодичный речитатив с подвыванием:
— Йа! Уицилопочтли!..[27] Науатлакатль![28] Семь, семь, семь… Шочимилька, чальча, тепанеки, акольхуа, тлауика, тлашкальтеки,[29] ацтеки!.. Йа! Йа! Я был в Семи Пещерах Чикомоцтока,[30] но никто никогда этого не узнает! Я говорю вам потому лишь, что вы уже никому ничего не расскажете…
Он понизил голос и продолжил обычным тоном:
— Вы бы премного удивились, узнав, о чем толкуют в горах. Уицилопочтли возвращается… в этом уже нет никаких сомнений. Любой пеон к югу от Мехико скажет вам это. Но я не собирался ничего предпринимать в этой связи. Я возвращался домой, снова и снова, и уже приготовился осчастливить общество своим электрическим палачом, когда чертовы законодатели в Олбани проголосовали за другой способ. Смеху подобно, сэр, просто смеху подобно! Дедушкино кресло… посиделки у камина… Готорн…[31]
