И вдруг ОН узнает женщину – это же ЕГО собственная секретарь-референт!.. Или нет?.. Это лицо ОН видел совсем недавно… Но где-то не здесь!..
И ЕМУ открывается назначение этого странного кресла!..
– Мальчик! Госпожа Мэр!.. Мальчик! – страшно и оглушительно рычит усатый мужчина.
В этот момент ОН понимает все!..
И, не в силах сдерживать эмоции, начинает пронзительно, не узнавая собственного голоса, орать от обиды и бессилия…
– Вот это голос!.. Отличный парень! – рычит усатый и подносит ЕГО к самому ЕЕ лицу. ОНА улыбается и целует ЕГО…
Нет, он не в силах этого вынести!.. ОН отворачивается и с ненавистью смотрит в окно, где неколебимо самоуверенно торчит Указующий Перст, ослепительно сверкающий в солнечных лучах…
«Еще один шанс? – вдруг понял ОН. – Пожалуй, это не так уж и плохо… Если не упустить его…»
ОН перестал орать, посмотрел прямо в глаза своей матери и улыбнулся…
О, Боже, – простонала она, узнав этот взгляд и эту улыбку…
«Свой путь земной пройдя до середины,
Очнулся я в загадочном лесу…»
Данте Алигьери. «Божественная комедия»«Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь…»
Борис Пастернак.
«Гефсиманский сад»Он мыслил музыкою слов
Он тишине внимал, как Богу.
И в завывании ветров
Он слышал Слово – слог за слогом:
Он слышал осень в шелестве,
В шуршепоте и желтегрусти,
И колко скошенной траве
Он дождевал культи, как чувства.
Он ненавидел и любил,
Пока не превращалось в Слово
Все, чем дышал он, чем он жил…
А после – смерть! Рожденье – снова!..
Он немотой болел, как люди
Болеют воспаленьем легких.
Он ею умирал, покуда
Из бездны не рождались строки.
Он знал, что тайна Бытия —
Не более чем тайна Рифмы:
Неповторимо наше Я…
Жить – рифмовать неповторимых!..
Жить – это значит находить
Созвучья в хаосе желаний
И ритм… И музыку… И длить,
И длить гармонию звучанья.
В поэме жизни нет конца.
Конечны только строфы, главы,
Как наши хрупкие сердца,
Как наши страхи и забавы.
Он жил и, стало быть, творил
Вселенную из слов и звуков.
Он и Певцом, и Песней был,
Он был и Голосом, и Слухом…
А, впрочем, что там – был да был…
Он – есть! И, надо думать, вечно,
Покуда мир сей не избыл
Своих надежд на Чудо Встречи.
Он не был баловнем судьбы,
Любимцем публики и женщин,
Не ждал наград, не ладил быт
И не был лаврами увенчан.
Он верил в честность и в Порыв,
Работал сторожем в хозмаге.
А тропы к Истине торил
Он на оберточной бумаге
И, кстати, на любой другой.
Понятно – не в бумаге дело,
Когда душа идет нагой
В то пламя, где пылает тело…
Читатель понял: я о нем
Писать способен бесконечно…
Вздохнем… И к сути перейдем.
А суть поэмы этой – Встреча…
Молча младенец в коляске взирает на синее небо,
Точно как старец глубокий бы в зеркало жизни воззрился,
Не узнавая Пути, что им пройден был, словно и не был,
Так же, как крона и корни взирают на выросший стебель,
Что им внезапно, как правда, в таинственном свете открылся.
Где-то в изножьи коляски – незримое глазу Начало.
Дальше – на синем – сверкает громадное тело Дороги.
Кажется, хватит касанья руки, чтоб коляска помчалась
В странную, тихую даль, где Дорога, стремглав истончаясь,
Острой иглою уходит в Ничто – не узреть, не потрогать.
И засмеялся младенец, довольный такой перспективой,
Координатных осей различать в бытии не умея…
Мягкий толчок материнской руки, и легко покатилась
Горизонтальная жизнь к горизонтам, где Солнце активно
Солнечных зайчиков лепит младенцам, немея
От созерцанья той Тьмы, что их ждет за незримой чертою…
И, закачавшись бессильно, исчезла куда-то Дорога,
Та, что манила младенца открытой своей красотою,
Шпилем над Городом став, поражавшим людей высотою,
То вызывавшим восторг, то желанье понять, то тревогу…
Мало кто помнил из живших, когда этот шпиль появился,
А в документах занудных кому, право, рыться охота?..
Звался Гостиницей он, но никто в ней еще не селился.
Правда, порою казалось – он чудною жизнью светился,
Словно безмолвно к себе призывая кого-то…
Мальчик давно возмужал и по миру шагал вертикально.
Образом Белой Дороги, стрелой улетающей в небо,
Теперь он не бредил, а жил, в себе познавая детально
Тайну пути в высоту, а не в замок нелепо хрустальный,
Зная – идти по нему в одиночестве – грустно и слепо.
А не идти невозможно!.. И глупо… И даже преступно —
Если есть Путь, то он должен быть кем-нибудь найден и пройден.
Но каждый шаг на Пути означает Реальный Поступок —
Истины штрих, что сквозь горы обмана пробившись, проступит…
Недопустимо, чтоб Путь был изгажен, изолган и продан!..
Выйдя однажды на площадь, он начал вещать горожанам
О Белой Дороге, что, в сущности, – Путь Восхождения к Свету.
За то, что вещал он красиво, немного безумно, чуть странно,
Как будто не в мире фантазий бродил, а в действительных странах,
Его нарекли горожане, по стройности речи, – Поэтом…
Но сам он таковым себя не считал. Максимально приближенным к поэзии титулом, который он себе позволял, был титул Рифмач:
Я – рифмач
От слова – рифма,
Я – хохмач,
От слова – хохма,
Логос я —
От логарифма
И гора я —
от гороха…
А стихи свои небрежно и одновременно ласково называл “рифмульками”:
Я вам на суд
принес рифмульки:
Преступный плод
душевной муки…
Ну, не душевной —
душевой…
Душа зудит —
хоть пой, хоть вой…
Спасите ваши уши —
Заткните наши души!..
ИЗ МОНОЛОГОВ, ПРОИЗНЕСЕННЫХ НА ПЛОЩАДИ ПЕРЕД ГОСТИНИЦЕЙ.
1. ПризнаниеЯ вышел из круга…
Вернуться?.. Едва ли —
Я лишний, как лошадь на магистрали,
Где мчатся, сверкая, ревущие ралли.
Мне чужды отныне
Азарты погони.
Оставьте себе ордена и погоны,
Мне внятны теперь только кроны и корни.
Свободному сердцу
Милей бездорожье,
Где ветви когтисто касаются кожи,
Где росы, смеясь, отзываются дрожью.
Проснувшийся разум
Мышленью покорен.
Так робкий ручей стать стремится рекою —
В ней вечность движенья – лишь форма
Покоя…
2. НапутствиеКогда подступит тишина
Ознобом ожиданья к горлу,
Когда становится слышна
Тоска далекого другого,
Когда в предчувствии любви
Ты сердце открываешь миру,
Когда в звучании травы
Услышишь песнь вселенской лиры
Закрой усталые глаза
И загляни в себя поглубже —
В слепящей суете нельзя
Свеченья Тайны обнаружить —
И ты увидишь Светлый Путь,
Лежащий молча пред тобою.
Постой, не торопись шагнуть —
Сначала насладись покоем.
Проникнись тишиною сфер,
Тебе доселе недоступных.
В них нет уже привычных мер,
Но Мера есть, она – Поступок.
Он – соучастие души
В судьбе людей и мирозданья,
Когда она и вглубь и вширь
Растет на почве состраданья.
Неспешно снизойдя в покой,
Познай, где радостно, где сиро.
Не бойся встретиться с тоской,
Ты – Бог, ты – боль и радость мира…
Тогда и делай Первый Шаг,
Когда познаешь жажду страсти —
Не научившимся дышать
Секрет дыханья неподвластен…
3. Монолог спелого колосаЯ отмираю.
Я – колос, зерно уронивший.
Чувствую осень —
Дыхание первых морозов…
Чувствую солнце —
Печальную нежность заката…
Чувствую поле —
Оно все просторней, все тише…
Чувствую время —
Все более ломкая поза
Тени прозрачной,
Струною звеневшей когда-то.
Чувствую зерна —
Спрятаться в землю! Укрыться!..
Стеблем, листвою…
Хотя бы скорлупкой надежды…
Это не страх —
Это вечное жизни движенье,
Это бессмертная жажда —
Вернуться!.. Продлиться!..
Видеть, что будет,
И помнить, что прожито прежде…
Я отмираю,
Но зерна – мое продолженье…
Чувствую осень,
Чувствую солнце,
Чувствую поле…
Свежая росень
Утром коснется —
Славная доля!
Чувствую время,
Чувствую зерна,
Чувствую чудо:
Я буду!
Я буду!
Я буду!
Я – Будда…
4. ВопросКак холодно и одиноко,
И воздух обнаженно чист…
И сердце нотою высокой
Меж звезд задумчиво звучит.
Нет ни вопросов, ни ответов.
Лишь тонко тает тишина.
Не нужно тьмы, не нужно света,
Лишь только искренность нужна,
Чтоб отыскать свой луч в сиянье
Бессчетных мириадов звезд,
Чтоб различить свое звучанье
В хаосе смеха, криков, слез…
Чтоб разглядеть свою тропинку
Среди бесчисленных Путей…
Но тает тоненькая льдинка
В горячем выдохе страстей.
Хотя, быть может, тишина
Без шума вовсе не нужна?..
