Распускались и тянулись навстречу солнечным объятьям лишь светло-серые неказистые цветки шелюги, называемой в странах, расположенных к северо-востоку, вербой — наступало первое весеннее цветение деревьев.
Город напряженно затих. Нет, не от обычной в это время жары.
Не было слышно привычного многоголосого шума громадного рынка, который был заполнен едва ли на четверть. Нет, не оттого, что лавочники распродали все свои товары.
Мало людей сидело за столами многочисленных трактиров и других подобных заведений. Нет, не потому, что город избавился, наконец, от своих пьяниц, игроков и обжор.
Город ждал. Он ждал обещанного пришествия Спасителя, чудес, исцеления болезней, наступления всеобщего равенства и счастья.
— Хлеба, вина и зрелищ, — говорили граждане Рима и вольноотпущенники.
— Вольноотпущенничества, — жаждали немногие, бывшие в Иудее, рабы.
— Позабавиться, — хотел люд, охочий до игрищ, арен и театров.
— Перемен, — желали мелкие торговцы и ремесленники, недовольные засильем саддукеев, фарисеев и книжников не только в религии, но и во всех государственных органах Иудеи. Им приходилось платить налоги и могучему Риму, и царю, и Синедриону — фактическому властителю Иудеи.
Город ждал въезда Мессии.
И час въезда настал.
На белой ослице, покрытой шелковым красным покрывалом, сидел, не примечательный ни статью, ни ростом, ни красотой, человек, которого встречали, как бога.
Женщины и дети ломали пальмовые ветви и бросали на него. Мужчины сбрасывали верхнюю одежду, устилая ей дорогу, въезжающего в город.
— Слава Иисусу! — звучало со всех сторон.
Люди, называвшие себя его учениками и последователями следовали пешком следом, образуя, с примыкающими, постоянно, приверженцами новой веры, торжественную процессию.
Неразлучная троица стояла в мятущейся толпе, выкрикивающей приветственные слова.
— И почему мессир придает такое значение этому человеку… — задумчиво пробормотал Фагот, провожая взглядом грандиозное шествие, сопровождающее, ничем особым не примечательного, наездника на ослице.
— Осанна сыну Давидову, — ревела толпа, — благословен грядый во имя господне!
В истории Иерусалима не было столь торжественной встречи кого-либо из пророков. Никогда еще люди не были так многочисленны и единодушны…
— Зачем тебе, Учитель, идти к ночи в сад Гефсиманский, — спросил коренастый, черноволосый, с небольшой бородкой, человек, из-под широкого плаща которого высовывалась рукоятка небольшого меча, — это опасное место. Я слышал, вчера римские солдаты схватили там вождя зелотов и предводителя сиккариев Иисуса Вар-Раббу.
— Что же он сделал?
— Он убил возле аррианского храма сборщика податей, ударив его два раза ножом в живот. И скрывался после этого в глухом уголке Гефсиманского сада. Но кто-то донес, и легионеры, арестовав его, посадили в тюрьму. Говорят, в саду скрываются и другие разбойники.
— За что он убил мытаря?
— За то, что тот служил Риму.
— Нет таких грехов, за которые следует платить жизнью.
— Давай же останемся, Учитель.
— Нет. В саду есть древняя смоковница. Никто не знает, сколько ей лет. Но к находящемуся под ней, снисходит откровение. Я должен там помолиться…
— Тогда я пойду с тобой, — решительно сказал человек с мечом, которого звали Петром, — у меня есть оружие, чтобы защитить тебя, в случае опасности.
— В эту ночь, прежде чем пропоет петух, ты трижды успеешь отречься от меня, — с горечью подумал Иисус, но вслух лишь произнес, — хорошо, ты будешь сопровождать меня.
— И, я пойду, — сказал курчавый и горбоносый Иаков, — у меня тоже есть меч.
— Я с вами, — сказал миловидный юноша с вьющимися золотистыми волосами и большими голубыми глазами, показывая всем небольшой, но остро отточенный нож.
— Ты, еще слишком юн, Иоанн, чтобы носить оружие, — с упреком произнес Учитель.
— Мы все пойдем, — закричали остальные собравшиеся, считавшие себя учениками Иисуса.
— Что ж, я не волен сегодня указывать вам место. Каждый поступит по-своему, но изберет свой путь…
Поздний вечер был душен и липок. Лишь необычайно яркая луна сопутствовала им, через затихший уже город, к западным отрогам Елеонской горы, к которой примыкал Гефсиманский сад.
Но оказалось, что не одна молчаливая спутница ночи, луна, сопровождала ночных путников. В черневшем густом кустарнике, окружавшем Овчую купель, а, мимо нее проходила дорога в сад, шевельнулись три тени.
— Я пойду, сообщу Каиафе, а вы следуйте за ними. Вступите в дело, если подведет Иуда, — и обладатель длинной изломанной тени бесшумно скользнул через заросли в юго-восточном направлении.
Глухо звякнул металл. Что-то ворохнулось в кустах.
— Да, придержи ты свою цепь, — прошипела тень, имеющая форму квадрата, другой — состоящей из малого овала, водруженного на большой, — что ты везде с ней шатаешься…
Та, в ответ, лишь обиженно засопела.
Тих, темен и мрачен был Гефсиманский сад. Лишь тихо шелестела листва деревьев, да где-то в глубине сада раскатисто ухал филин. Небо было почти безоблачно, но пригорюнившаяся застывшей тучкой неяркая луна давала мало света.
— Останьтесь здесь, — тихо молвил Иисус своим спутникам, — я хочу побыть один.
В густой тени древней смоковницы было черно и мрачно.
— Выслушай меня, отец мой, — Иисус опустился на колени и поднял свои глаза к небесам.
Он долго ждал, обратив лицо вверх, боясь задать вопрос и услышать на него ответ. Давящая тишина уже не прерывалась даже шорохами сада. Затихли и крики хищной птицы. Ученики, следовавшие за ним, отчего-то заснули прямо на земле.
— Я знаю свою участь. Скажи, возможно ли, чтобы минула меня чаша сия.
Иисус вновь застыл, ожидая ответа, с тоской и печалью, уже зная, каким он будет.
— Прости мне мои сомнения… Правильно ли я тебя понимаю? Дай знак.
Вновь наступило гнетущее молчание.
— Я обречен нести страдания и умереть в муках, — горько сказал человек, находящийся в тени древнего дерева.
Он встал с колен и величаво выпрямился, — мне дано испить свою чашу до дна, и я не сожалею об этом.
Голос его был тверд и решителен. Сомнения и тоска покинули его душу. Тишина прервалась. Послышалось неторопливое журчание ручья Кедрона, тихо зашевелилась листва в саду. Со стороны города раздался приближающийся шум вооруженных людей, и замелькали блики факелов.
— Благослови же меня, — Иисус вновь стал на колени.
— Он находится где-то здесь, — задребезжал чей-то тенорок, его видели входящим в сад со своими несколькими учениками…
