Новую букву вызывали через каждые пятнадцать минут. Бен Ричардс сел около пяти, он рассчитал, что до него дойдут без четверти девять. Он пожалел, что не взял с собой книгу, но решил, что и так сойдет. К книгам относились подозрительно, особенно в руках тех, кто жил к югу от Канала. Порножуры были безопаснее.
Он беспокойно посмотрел шестичасовые новости (бои в Эквадоре разгорались, новые восстания каннибалов произошли в Индии, «Детройтские Тигры» выиграли у «Хардинговских Рысей» со счетом 6:2, а когда в шесть тридцать началась первая из вечерних игр на большие деньги, он подошел к окну, не находя себе места, и выглянул. Теперь, когда он решился, Игры вновь наводили на него скуку. Большинство присутствовавших, однако, следили за «Гонкой с Оружием» с завороженным ужасом.
На следующей неделе они сами, возможно, окажутся ее участниками. Снаружи день постепенно таял в сумерки. Поезда надземки со стуком проносились на огромной скорости сквозь энергетические кольца на уровне третьего этажа, а их мощные фары рассекали серый сумрак. Внизу на тротуарах толпы мужчин и женщин (большинство которых составляли, конечно, техники или служащие Системы) начинали свою вечернюю охоту за развлечениями. Толкач с лицензией вывешивал свой товар на углу улицы напротив. Внизу прошел мужчина, держа под руки двух куколок в соболях; трио над чем-то рассмеялось.
Его неожиданно залила волна тоски по дому, по Шейле и Кэти, и он пожалел, что не может позвонить им. Он не думал, чтобы это было позволено. Он все еще мог выйти отсюда; уже несколько человек сделали это. Они пересекали комнату, неопределенно ухмыляясь, и направлялись к двери с надписью «НА УЛИЦУ». Назад в квартиру, где в соседней комнате его дочь сгорала в лихорадочном жару? Нет. Невозможно. Невозможно.
Он постоял еще немного у окна, потом отошел и сел. Начиналась новая игра «Выкопай себе могилу».
Парень, сидевший рядом, озабоченно дернул его за рукав.
– Это правда, что они отсеивают более тридцати процентов только по физическому состоянию?
– Не знаю, – ответил Ричардс.
– Боже мой, – простонал парень. – У меня бронхит. Разве что – «Золотая Мельница»…
Ричардс не знал, что сказать. Дыхание бедняги звучало, как отдаленный грузовик, пытающийся взобраться на крутой склон
– Я заикаюсь, – произнес сосед с тихим отчаянием. Ричардс смотрел Фри-Ви, как будто его очень интересовала игра. Долгое время сосед молчал. Когда в половине восьмого программа сменилась, Ричардс услышал, как он спрашивает мужчину, сидящего с другой стороны, о физическом тесте.
Снаружи было уже совсем темно. Ричардс подумал, не кончился ли дождь. Вечер казался очень долгим.
Счет продолжается…
Когда буква «Р» стала входить в дверь под красной стрелкой в экзаменационную комнату, было уже больше половины десятого. Почти все первоначальное возбуждение рассеялось, и люди или с жадностью смотрели Фри-Ви, или просто дремали. Парень с шумами в легких имел фамилию на «Л», и его вызвали больше часа назад. Ричардс лениво размышлял, срезался ли он.
Длинный облицованный кафелем экзаменационный зал освещался флюоресцентными трубками. Он напоминал сборочный конвейер, а скучающие врачи отмечали остановки на его пути.
«Почему никто из вас не осмотрит мою малышку?» – с горечью подумал Ричардс.
Претенденты предъявили свои карточки еще одной камере, вмонтированной в стену, и получили приказ остановиться у крючков для одежды. Врач в длинном белом халате приблизился к ним, неся под мышкой папку.
– Раздевайтесь, – произнес он. – Повесьте одежду на крючки. Запомните номер под крючком и скажите его санитару в конце зала. Не беспокойтесь о ценностях. Здесь они никому не нужны.
Ценности. Сильно сказано, подумал Ричардс, расстегивая рубашку. У него был пустой бумажник с фотографиями Шейлы и Кэти, квитанция от сапожника за смену подметки полгода назад, кольцо для ключей с единственным ключом от двери, детский носок, который он не помнил, как попал туда, и пачка сигарет «Блэмс», которую он получил из автомата.
На нем было драное белье, потому что Шейла упрямо не позволяла ему ходить без белья, но многие под брюками были в чем мать родила.
Вскоре они все стояли обнаженные и безымянные, их пенисы болтались между ног как забытые боевые дубинки. У каждого в руке была карточка. Некоторые переминались с ноги на ногу, будто пол был холодным, хотя это было не так. Легкий, неопределенно-ностальгический запах алкоголя проносился через зал.
– Стойте в очереди, – инструктировал врач с папкой. – Каждый раз предъявляйте свою карточку. Точно выполняйте указания.
Очередь двинулась вперед. Ричардс заметил, что рядом с каждым врачом стоял полицейский. Он опустил глаза и стал безучастно ждать.
– Карточка.
Он протянул свою карточку. Первый врач отметил его номер, затем сказал:
– Откройте рот.
Ричардс открыл рот. Ему нажали на язык. Следующий врач заглянул в его зрачки тонким лучом яркого света, потом осмотрел уши.
Следующий поместил холодный кружок стетоскопа ему на грудь.
– Кашляйте.
Ричардс кашлянул. Вдали полицейские тянули из очереди человека. Ему нужны деньги, они не могут так поступить, он обратится к своему юристу. Доктор подвинул стетоскоп.
– Кашляйте.
Ричардс кашлянул. Доктор повернул его и приставил стетоскоп к его спине.
– Сделайте глубокий вдох и задержите дыхание.
Стетоскоп двигался.
– Выдохните.
Ричардс выдохнул.
– Проходите.
Кровяное давление ему измерял ухмыляющийся врач с повязкой на глазу. Его внимательно осмотрел лысый медик с большими коричневыми веснушками, похожими на пятна плесени, на макушке. Он сунул холодную руку ему между ног.
– Кашляйте.
Ричардс кашлянул.
– Проходите.
Ему измерили температуру. Взяли мокроту в чашку. Уже половина пути по залу. Двое или трое уже прошли осмотр, и санитар с мучнистым лицом и зубами кролика нес им одежду в проволочных корзинах. Еще полдюжины были вытолкнуты из очереди и выведены на лестницу. – Нагнитесь вперед и раздвиньте ягодицы.
Ричардс нагнулся и раздвинул. Палец, обернутый в пластик, вошел в его задний проход, ощупал, удалился.
– Проходите.
Он вступил в кабину с занавесками с трех сторон, похожую на старые кабины для голосования, – с кабинками для голосования было покончено, когда 11 лет назад ввели электронные выборы, – и помочился в голубую мензурку. Врач взял ее и положил в проволочный ящик.
На следующей остановке он оказался перед глазной таблицей.
– Читайте, – сказал врач.
– Е-А, Л-Д, М, Ф-С, П, З-К, Л, А, Ц, Д-Ю, С, Г, А…
– Достаточно. Проходите.
Он вошел в другую псевдокабинку для голосования и надел на голову наушники. Ему велели нажимать на белую кнопку, когда он слышал звуки, и на красную, когда он ничего больше не слышал. Звук был очень высоким и слабым, как посвист собаке, расщепленный до уровня, едва различимого человеческим слухом. Ричардс нажимал кнопки, пока ему не сказали прекратить.
Его взвесили. Исследовали ребра. Он стоял перед флюороскопом в свинцовом фартуке. Врач, жуя жевательную резинку и напевая что-то неразборчивое себе под нос, сделал несколько снимков и отметил номер его карточки.
Ричардс вошел в зал в числе группы, состоящей примерно из тридцати. К концу зала пришло двенадцать. Некоторые были уже одеты и ждали лифта. Еще около дюжины вытащили из лифта. Один из них попытался напасть на врача, отсеявшего его, и был жестоко избит полицейским, размахивавшим дубинкой изо всех сил. Парень повалился как подкошенный.
Ричардс стоял перед низким столом и отвечал на вопросы о перенесенных болезнях. Больше всего интересовали заболевания дыхательных путей. Врач пронзительно взглянул на него, когда Ричардс сказал, что в его семье был случай гриппа.
– Жена?
– Нет. Дочь.
– Возраст?
– Полтора года.
– Вам делали прививку? Не пытайтесь врать! – врач закричал так, как будто Ричардс уже пытался соврать. – Мы проверим данные о вашем здоровье.
– Привит в июле 2023 года. Ревакцинация в сентябре 2033 года. Квартальная поликлиника.
– Проходите.
Ричардс почувствовал неожиданное желание перегнуться через стол и свернуть гаду шею. Вместо этого он пошел дальше.
На последней остановке сурового вида женщина со слуховым прибором в ухе спросила его, не гомосексуалист ли он.
– Нет.
– Привлекались к уголовной ответственности?
– Нет.
– Имеются ли устойчивые фобии. Я имею в виду…
– Нет.
– Выслушайте лучше определение, – произнесла она с едва заметным оттенком снисходительности в голосе. – Я имею в виду…
– Имеются ли у меня неизвестные или известные страхи, такие, как акрофобия или клаустрофобия? Нет.
Ее губы плотно сжались, и мгновение казалось, что она не воздержится от резкого комментария.
– Употребляете галлюциногены или другие наркотики?
