Прозвучал мужской окрик, однако Бен пропустил его мимо ушей. Он был уверен, что еще есть время, чтобы добраться до деревьев и спрятаться. Ему казалось, этот умиротворяющий танец уже скрыл его от чужих глаз, потому что ослепительные искры замедляли свое кружение рядом с ним, словно приглашая присоединиться к их хороводу. Исчезающие узоры, которые они чертили в воздухе, едва различимый шепот, который он силился уловить, кажется, обещали раскрыть невероятные тайны.
А в следующий миг он замешкался перед лазом в живой изгороди, сквозь которую просочились переливающиеся частицы. Какой-то мужчина положил руку ему на плечо, отдернул в изумлении, но затем усилил хватку.
– Да он холодный как ледышка, бедняга, – проговорил мужчина, и Бен услышал, как женщина – та, в фиолетовом пальто, – заворковала что-то сочувственное. Он увидел, как несколько деревьев на краю леса заискрились, а потом потускнели, и под деревьями не осталось ничего, кроме угрюмой зеленоватой тени. Он ощущал себя брошенным, сбитым с толку, и был способен лишь трястись от холода.
Глава вторая
Полицейский участок Старгрейва находился в маленьком домике, где переднюю комнату разделяла надвое стойка. Женщина-полицейский с крупными морщинистыми руками завела Бена в комнатку поменьше, рядом с кухней, и принесла ему стакан молока.
– Только что из-под коровы. Давай пей.
Полицейский, обнаруживший его на кладбище, проговаривал вопросы очень медленно, и Бен догадался, что так тот старается выказать добродушие, однако лично он видел в этом лишь снисходительность. Знает ли Бен свой адрес? Он проделал весь этот путь в одиночку? Рассказывал ли он кому-нибудь, куда едет? Даже если он и оставил тете записку с просьбой не волноваться, неужели он думает, что она не волнуется?
– Я надеялся, – промямлил Бен, чувствуя себя маленьким и гадким.
По крайней мере, его больше не трясло, хотя тело оставалось таким напряженным, что, казалось, от малейшего прикосновения затрясет снова. Пока полицейский, зайдя за стойку, звонил тетушке Бена, женщина в форме держала его за руку и рассказывала о своей дочери, которая хотела стать машинистом поезда, когда вырастет. Довольно скоро полицейский позвал Бена к себе.
– Просто скажи тете, что с тобой все в порядке, хорошо?
Пока Бен тащился к телефону, он слышал, как ее голос требует ответа: звук был такой, словно прямо в стол была вмонтирована ее уменьшенная копия. Он поднял телефонную трубку обеими руками и отставил подальше от уха.
– Тетя, я здесь.
– Скажи спасибо Всевышнему, – произнесла она так безучастно, что он подумал, уж не велит ли она ему сделать это буквально. – Тебя там кормят? Или ты весь день на голодном пайке?
– Я ничего не хочу, – сказал он и тут же понял, что подобная правда не принесет ничего хорошего. – В смысле, я до того перекусил.
– Поговорим, когда вернешься домой. Передай трубку полицейскому.
Бен еле-еле доплелся обратно до своего стула с полным ощущением, что идти ему некуда.
– Мы за ним присмотрим, вам не о чем переживать, – говорил между тем полицейский, а потом его тон стал деловитым и официальным. – Да, мэм, разумеется, мне известно, кто такие Стерлинги… Трагическая утрата для нашего города… Я уверен, мы сможем, мэм, после чего я лично прослежу, чтобы его благополучно вернули к вам.
Теперь Бен уже не знал, куда деваться от смущения. Каждый раз, когда полицейский произносил «мэм», он напоминал ему тех детей в поезде.
– Я бы не стал пока называть точное время, мэм… Когда мы его обнаружили, он был в таком состоянии… – И это все? Неужели он действительно не увидел того, что видел на кладбище Бен, ведь он стоял так близко к нему? – Полагаю, врач уже здесь, мэм, – сказал полицейский.
Врачом оказалась маленькая и круглая, но очень стремительная женщина, от которой пахло мятными леденцами, и один из них звякнул о ее зубы, когда она передвинула его языком за хомячью щеку.
– Как его зовут? – поинтересовалась она, глядя Бену в глаза и щупая рукой его лоб, и ему показалось, что его здесь нет, что его увлекли за собой танцующие снежинки на кладбище. – Что с ним случилось?
Полицейскому наконец удалось завершить телефонный разговор.
– Он просто захотел вернуться в Старгрейв, чтобы, как я понимаю, побывать на могиле родных, ведь прошло всего несколько месяцев. Верно я говорю, сынок? У тебя ведь все в порядке там, где ты сейчас живешь?
– Моя тетя хорошо ко мне относится, – заверил Бен с виноватой поспешностью, от которой даже слегка задохнулся.
Врач держала Бена за запястье и смотрела на свои часы.
– Напомните-ка, чего ради меня вызвали? В данный момент он в полном порядке.
– Его трясло как осиновый лист, когда я взял его за руку, – сказал полицейский, и Бен вспомнил, как побелели те листья. – Он дрожал от холода в такой день. Кроме того, как мне показалось, я видел тучу насекомых, кружившую вокруг него, пока я не подошел.
– Это были не насекомые, – возразил Бен.
Врач поглядела на него так, словно только что заметила.
– А-а-а, – протянула она и уставилась на его рот, пока он не догадался, что она ждет, чтобы он повторил за ней. – Шире, шире, – потребовала она и наконец посмотрела ему в глаза. – Что ты там говорил? – спросила она, нацеливая на Бена градусник так, словно собиралась зарезать им, как только услышит достаточно.
Пока она внимательно осматривала его горло, он решил сохранить тайну.
– Я не видел никаких насекомых.
– Они там были, сынок, целая туча. И улетели в лес, как только увидели мой мундир. – Врачу полицейский сказал: – Я просто подумал, что вам следует знать.
Она заставила Бена наклонить голову в одну сторону, затем в другую, словно изучая его шею.
– Подозреваете, что его покусали? Следов укусов нет. – Она сунула Бену в рот градусник и все время, пока не пришла пора его вынимать, постукивала по линолеуму подметками поношенных туфель. – Ничего у него нет. Слишком долго ехал, а потом бегал на пустой желудок, вот и все дела. Лично я бы прописала ему большую порцию пюре с сосисками.
Она со щелчком захлопнула свой потертый чемоданчик и бодро вышла из комнаты.
– А пирог и жареная картошка с подливой подойдут? – спросила у Бена женщина-полицейский.
– Да. – На него вдруг навалилась такая усталость, что воспоминания о встрече на кладбище начали ускользать от него, становясь нереальными, – такая чрезмерная усталость, что он даже забыл о хороших манерах. – Спасибо, – прибавил он, и женщина-полицейский потрепала его по голове.
Когда она принесла ему еду из ближайшей закусочной, он понял, что умирает с голоду, но при этом не в силах пошевелить налившимися свинцом руками. Ему вспомнился один неожиданно жаркий день, когда он чувствовал себя точно так же. Мама тогда посадила его себе на колени и кормила супом. Он помнил, как она то и дело наклоняла голову, чтобы поцеловать его в висок, и улыбалась, стараясь скрыть проскальзывавшую во взгляде тревогу. А он был такой сонный, ему было так уютно, что он был готов сидеть так вечно. На мгновение ему захотелось, чтобы женщина-полицейский заметила, как сильно он устал, и покормила его.
Однако она говорила по телефону.
– Врач признал его совершенно готовым к поездке, мэм. И при виде еды он приободрился… Уверяю вас, мы хорошо его кормим, мэм… Сюда уже едет человек из полиции округа, который доставит его к вам…
Когда Бен макал в подливку последний ломтик картофеля, прибыл этот самый полицейский из округа, долговязый, неулыбчивый тип, нижняя челюсть которого составляла не меньше трети его лошадиной физиономии, и еще Бен решил, что в своем кепи с длинным козырьком он похож на шофера.
– Как только будешь готов, – бросил он Бену.
– Не спеши. Нам не нужно, чтобы в довершение ко всему тебя еще и стошнило в полицейской машине, – добавила женщина-полицейский.
Она проводила Бена до машины и застегнула ему воротник, сказав полицейскому с лошадиной физиономией:
