- Или для бейсбола? - снова спросила она.
- Этот цвет, - скрипнув зубами, ответил Томми, - называется "серебристо-голубой металлик". Очень красивый цвет, мама. Совсем как у вазы, которая стоит у тебя в гостиной на каминной полке. Я...
- Много заплатил?
- Что? А... В общем - да, но это действительно классная машина. Разумеется, она немного дороже "Мерседеса"...
- А что, все репортеры разъезжают на "Корветах"?
- Репортеры? Нет, я...
- Ты все истратил на эту машину? Все, до последнего цента?
- Нет, что ты, не волнуйся! Я никогда бы себе не позволил...
- Ты разорен, и у тебя не осталось ни гроша.
- Я не разорен, мама.
- Если у тебя ничего не осталось, приезжай домой, поживи у нас.
- В этом нет необходимости, мама.
- Помни, Туонг, семья всегда готова принять тебя.
Томми почувствовал себя последним негодяем.
Он вовсе не считал, что сделал что-то плохое, однако в свете фар встречных машин он вдруг почувствовал себя неуютно - точь-в-точь как преступник при свете мощных ламп в полицейской комнате для допросов.
Вздохнув, Томми выехал на правую полосу шоссе, где машины двигались медленнее. Он чувствовал, что не в состоянии одновременно вести "Корвет" и спорить по телефону со своей матушкой.
- Где твоя "Тойота"? - спросила она.
- Я продал ее, чтобы купить "Корвет".
- Все твои друзья-репортеры ездят на "Тойо-тах". В крайнем случае - на "Хондах" или "Фордах". Никогда не видела ни одного за рулем "Корвета".
- Ты, кажется, только что говорила, что не знаешь, что это такое.
- Я знаю, - уверенно ответила она, совершая один из своих знаменитых разворотов на сто восемьдесят градусов, которые, не рискуя навсегда утратить доверие собеседника, могут позволить себе только матери. - Я очень хорошо знаю, что такое "Корвет". На таких машинах разъезжают врачи. Ты всегда был смышленым мальчиком, Туонг, и всегда хорошо учился. Ты мог бы стать врачом.
Томми иногда казалось, что большинство вьетнамских иммигрантов его поколения учатся на докторов или уже имеют свою собственную практику. Медицинский диплом означал признание и престиж, и многие вьетнамцы с суровой родительской непреклонностью отправляли своих многочисленных отпрысков в медицинские колледжи - точно так же, как в свое время поступали иммигранты-евреи. Томми со своим дипломом журналиста не мог ни вырезать аппендиксы, ни сшивать и пересаживать сосуды, поэтому он все чаще и чаще чувствовал, что родители в нем разочарованы. Он не оправдал надежд.
- Я больше не репортер, мама. Все это в прошлом. Теперь я - новеллист, писатель-профессионал.
- Это не работа.
- Просто теперь я работаю сам на себя.
- Это то же самое, что безработный, только сказано более осторожно, - продолжала настаивать она, хотя отец Томми тоже работал сам на себя в семейной пекарне. Как, впрочем, и двое его братьев, которым так и не удалось стать процветающими хирургами-косметологами или зубными врачами.
- Последний контракт, который я подписал...
- Люди читают газеты. Кто в наше время станет читать книги?
- Множество людей читает книги.
- Кто?
- Ты, например.
- Я читаю настоящие книги, а не те, где рассказывается о глупых, вооруженных до зубов частных детективах, которые гоняют по улицам как сумасшедшие, дерутся в барах, пьют виски и волочатся за блондинками.
- Мой детектив не пьет виски...
- Твой детектив должен остепениться, жениться на приличной вьетнамской девушке, завести детишек и найти себе постоянную работу, чтобы содержать семью.
- Это же скучно, мама! Никто не захочет читать о таком частном детективе.
- Этот детектив, о котором ты пишешь книги.., если он когда-нибудь женится на блондинке, то разобьет своей матери сердце!
- Он - одинокий волк. Он никогда не женится.
- Это тоже может разбить сердце его матери. Кто захочет читать книгу с таким печальным концом?
- Мама! - в отчаянии воскликнул Томми. - Я позвонил тебе для того, чтобы сообщить радостную новость о моей новой машине и о...
- Приезжай ужинать, сынок. Рис с цыпленком в глиняном горшочке гораздо вкуснее этих мерзких чизбургеров...
- Сегодня я не могу, мам. Давай завтра, а?
- Если будешь есть слишком много чизбургеров и французского картофеля, скоро сам станешь похож на большой толстый чизбургер.
- Ты же знаешь, ма, я соблюдаю диету и почти не ем ни чизбургеров, ни картошки-фри. Я...
- Завтра вечером я приготовлю тосты с креветками, рис в горшочке и кальмара, фаршированного свининой. И утку, утку нуок-чам.
У Томми потекли слюнки, но он никогда бы в этом не признался - даже если бы оказался в руках палачей, готовых применить к нему все свои разнообразные средства убеждения.
- Хорошо, ма, завтра вечером я заскочу к вам. А потом покатаю тебя на "Корвете".
- Покатай лучше отца, он любит новые блестящие игрушки больше, чем я. Я - человек простой...
- Мама!..
- У тебя замечательный отец, Туонг. Пожалуйста, не вози его в своей спортивной машине, не приучай его пить виски, драться и гоняться за блондинками.
- Хорошо, мам. Я постараюсь не испортить его.
- До свидания, Туонг.
- Томми, - поправил Томми, но мать уже положила трубку.
Как же он любил ее!...
Но, Боже, как же быстро она выводила его из равновесия!
Он миновал Лагуна-Бич и поехал дальше на север.
Последний багровый отсвет заката на западе погас, кровавая рана в ночи сомкнулась, и небо стало неотличимо от океана. Все в мире стало спокойным и темным. Единственным, что разгоняло естественную черноту ночи, было бледное зарево, встававшее над восточными холмами, где Томми заметил несколько домов, да свет фар легковых машин и грузовиков, которые мчались вдоль побережья по шоссе. Лихорадочно перемигивающиеся во тьме тормозные и габаритные огни вдруг показались Томми зловещими, словно водители торопились к месту своего назначения, гонимые не обыденными делами, а проклятьем высших сил.
Томми снова почувствовал пробежавший вдоль спины холодок и вздрогнул так сильно, что зубы его громко лязгнули.
В своих романах Томми никогда не описывал, как персонаж стучит зубами. Это казалось ему избитым, да и не правдоподобным к тому же. Он считал, что человек физически не в состоянии дрожать так сильно, чтобы его зубы начали выбивать дробь. За свои тридцать с небольшим лет он ни дня не прожил в достаточно холодном климате, поэтому не мог сказать наверняка, как может подействовать на человека холодный зимний день где-нибудь за Полярным кругом, но в книгах действующие лица, как правило, начинали стучать зубами не от холода, а от страха, а Томми Фан очень хорошо знал, что такое страх. Когда во время побега через Южно-Китайское морс их протекающая парусная лодчонка подверглась нападению тайских пиратов, которые - если бы им удалось подняться на борт - изнасиловали бы всех женщин и убили бы всех мужчин, Томми был здорово напуган, но даже тогда его зубы не выбивали дробь.
