Через 20 минут я поднимался на пятый этаж своей общаги. В коридоре отвратительно пахло пищей, а когда я вошел в свою комнату, то эти два олуха уже спали (только начало десятого, блин!), а в комнате стояла невыносимая вонь сельской еды и потных носков. Всю дорогу я страшно хотел есть, но аппетит сразу же пропал. Я заставил себя выпить чаю, посмотрел недельное футбольное обозрение и принялся за томик Чехова. Уже давно обнаружил в себе удивительное качество. Все то, что меня заставляли читать в школе и университете, я упорно отторгал. Но как только получал максимум свободы, то сразу же начинал тосковать по принуждению. Например, в школе я настрадался от своего директора, который заставлял читать «Преступление и наказание». Но как только поступил в Университет, сразу же взялся за Достоевского и прочитал почти всего. В Университете я просто ненавидел Мартина Хайдеггера, а еще больше – преподавателя курса истории философии Решаткина. Но через полгода после получения диплома я сам (добровольно!) принялся за «Бытие и время». Теперь вот Чехов. Прочитав несколько рассказов, я вспомнил, что привез с собой «Последний дозор» Лукьяненко. Было уже поздно и хотелось спать, но я решил-таки начать книгу. Отложив Чехова, я взялся за «Дозор». Меня страшно клонило ко сну, и я успел прочитать только пролог. В нем убили некоего Виктора двадцати пяти лет. Хм. Меня тоже зовут Виктор. И мне двадцать пять.
10 апреля. Понедельник. 3.45
Я проснулся от ужасного сна. Мне стало не по себе от того, что он был невероятно реалистичен. Теперь я боялся вновь заснуть и оглядел темную комнату. Братья-селюки спали девственным сном. Один, тот, что поплотнее, от духоты почти раскрылся и тихонько причмокивал. Второй спал совсем тихо. Впервые я обрадовался их присутствию, уставился на потолок и стал вспоминать только что пережитый сон.
Я находился в каком-то просторном помещении. Похоже на спортзал, а может, большой кабак. У стены была длинная скамья, а перед ней три белых пластиковых столика. Такие обычно выносят на улицы летом, для распития за ними пива. Кругом никого не было, и я сел за крайний столик. Неожиданно стали появляться люди, в основном мои старые школьные знакомые. Каждый ко мне подходил, хлопал по плечу, обнимал, поздравлял с достижением успеха (какого?). Я оказался за центральным столиком в центре шумной компании. Все внимание было приковано ко мне, от моих шуток раздавался громкий общий смех, а все тосты посвящались мне и моему успеху (какому, черт, успеху?).
Неожиданно я вновь очутился за крайним столиком, но теперь рядом было всего несколько человек, и они вяло поддерживали со мной разговор, в основном обмениваясь фразами друг с другом, а меня замечали лишь из вежливости. За двумя соседними столиками все так же продолжалась бурная вечеринка, но теперь уже без меня. Мое отсутствие никак не сказалось на их настроении, им было все так же весело.
В следующее мгновение я оказался на длинной лавке, что стояла вдоль стены. Я сидел совершенно один, и всем вокруг до меня не было никакого дела… Все три столика стали значительно дальше, хотя, когда я сюда пришел, они были рядом с лавкой. Кругом была темнота, освещено было только пространство вокруг меня и тех трех столиков. Они стали еще дальше. Теперь до меня доносился только неразборчивый гул, отдельных слов я различить уже не мог.
– Ну что, Витек?
Я резко повернул голову. Рядом со мной сидел Димка Обухов, мой бывший одноклассник. Мне почему-то стало страшно. (Что-то не так!) С Димкой я проучился вместе всего лишь год, в 9 «А» классе. Весь год он по мере своих сил надо мной издевался, и на следующий год я перешел в другую школу. Но зла я на него не держал, да и прошло уже больше десяти лет.
Димка как-то странно улыбался и сидел теперь еще ближе. (Что-то здесь не так!) Откуда-то в руке у него появились большие настенные часы черного цвета. Я их сразу узнал, такие висят у моего деда в комнате на стене. Только почему-то часы были электронные и показывали 16.00. Димка перевел время на 14.00 и протянул их мне, но я вновь их навел на 16.00. Димка снова сбил на 14.00 и стал мне вешать часы на левое плечо. Мне страшно не нравилась цифра 14, и я всячески противился принять эти часы от Димки. Ко всему же меня все время что-то беспокоило. (Он же умер! Димка Обухов умер прошлым летом от пневмонии!) Вот оно что, покойник дарит мне часы. Я решительно не хотел их брать, но Димка уже привязывал часы веревочкой на моем плече за пуговицу к рубашке. Я не выдержал и спросил:
– Это ведь плохой подарок?
– Не-е-ет – прошипел Димка и выпучил свои огромные карие глаза. Он явно испугался, что я откажусь от подарка.
И тут я проснулся. В принципе, обычный неприятный сон. Даже не понятно, почему я назвал его «страшный». Ничего кровожадного в нем не было. Людям время от времени снится что-то подобное. Но меня все равно что-то пугало. Я не просто перехотел спать, теперь я боялся вновь заснуть. (Почему?) Ну, конечно, меня испугала именно реалистичность самого сна. Такое впечатление, что это было наяву и Димка сейчас выйдет из-за шкафа за моей головой с черными часами в руках. Я еще раз осмотрелся вокруг, сельские братья тихонько почмокивали и сопели. Это меня успокоило. Я вновь вернулся к перипетиям сна.
Итак, что во сне меня так испугало? В первую очередь, покойник Димка, который навязчиво дарит мне часы. Первое, что приходит на ум, это предупреждение о смерти, или, скорее, зазывание меня покойником на тот свет. Впрочем, нужно еще будет почитать сонник (точно, моя мама в этом разбирается, расскажу ей сон, она даст более или менее внятную трактовку), да и не следует забывать, что это всего лишь приснилось. Второе, – это чудовищная реалистичность сна и запоминание даже мелких деталей, что немного странно. Ведь сны обычно быстро забываются, и остается лишь общее впечатление о них, но никак не четкая последовательность в событиях.
Так я лежал, смотрел в потолок и понемногу себя накручивал. Димка во сне был явно недоброжелателен ко мне. Казалось, покойник не предупреждал о чем-то, а навязывал мне некую проблему. Часы. Что бы они могли означать? Время смерти? Слишком очевидно, но не исключено. И эти цифры – 14.00. Димка настойчиво указывал мне на цифру 14, хотя я почему-то переводил часы на 16.00. Он явно что-то желал приблизить. Но что? Так, четырнадцать, четырнадцать. Стоп. Пасха 23-го, а сейчас ночь с девятого на десятое, т. е. до Пасхи как раз получается четырнадцать дней. А я хотел поставить время на 16.00, т. е. дотянуть до 25 апреля. (Да уж, «дотянуть», типун мне на язык.) Итак, что-то связанное со мной и Димкой должно произойти 23-го или 25 апреля. А скорее всего я просто идиот, завтра у меня собеседование и надо бы хоть раз за год прийти на работу вовремя. Поэтому пора спать.
