— Да? — сухо ответил Могенс.
— Профессор, позвольте быть с вами откровенной, — продолжала мисс Пройслер.
Она еще ближе подступила к нему. Ее колышущиеся груди почти касались груди Могенса. Он почувствовал, что она только что надушилась. Назойливый, но немного затхлый запах, отметил он.
— Вы живете здесь уже больше четырех лет. Но вы для меня с первого же дня далеко не заурядный постоялец. Мне трудно в этом признаться, но я испытываю к вам… истинную симпатию…
— Разумеется, я это заметил, мисс Пройслер, — не дал ей договорить Могенс, спрашивая себя, не совершает ли он тем самым большую ошибку. — Только дело в том, что…
— Вы же не вынашиваете мысль покинуть Томпсон? — перебила его мисс Пройслер. Слова сопровождались глубоким вздохом, который подтверждал, как тяжело они ей дались. — То есть я имею в виду: мне, конечно, ясно, что человек вашего уровня и образования не может полностью реализоваться в университете вроде нашего. У нас всего один факультет, на котором уж точно осуществляются не самые феноменальные исследования. И все-таки в Томпсоне есть свои бесспорные преимущества. Жизнь катится по размеренным рельсам, и женщина до сих пор может без страха выходить на улицу, когда стемнеет.
Могенс задался вопросом, сколько еще аргументов найдет мисс Пройслер в пользу города, в чью пользу не было вообще ни одного аргумента. С ним стало происходить что-то странное, на что мисс Пройслер явно не рассчитывала, а скорее ужаснулась бы, если бы об этом узнала: чем больше сомнительных доводов она приводила, превознося достоинства Томпсона, тем более противоположное действие оказывали ее слова. Могенсу вдруг стало, как никогда за прошедшие четыре года, ясно, в какое действительно безвыходное положение загнала его судьба. До сих пор ему с большей или меньшей убедительностью удавалось себя уговорить, что, по сути, у него здесь есть все, что надо для жизни, а теперь он внезапно осознал: под этим он подразумевал выживание, а не жизнь. И еще кое-что стало ему понятно: он, в сущности, уже решился принять то интересное деловое предложение, о котором шла речь в телеграмме.
Его мысли вернулись назад, в то время, которое казалось ему бесконечно далеким, хотя таковым и не было, когда его будущее представало пред ним таким блестящим, каким только может быть. В Гарварде он защитился в числе троих лучших своего выпуска, что, впрочем, никого не удивило, и еще накануне выпускного вечера было ясно, что ему предстоит большое будущее. И один-единственный вечер, да нет, одно-единственное мгновение все переменило! Могенс испытывал искушение винить в этом только судьбу. Он совершил ошибку, страшную, непростительную ошибку, но было просто несправедливо заставить его за это так расплачиваться!
— …Мне, конечно, понятно, — вещала в этот момент мисс Пройслер.
Могенс вздрогнул, что не укрылось от взгляда мисс Пройслер. Задним числом он сообразил, что все это время она не переставала говорить, а он не помнил ни единого слова.
— …но возможно… я имею в виду, быть может… вы примете в расчет… чтобы придать нашим отношениям более… личный характер? Я знаю, что я старше вас и по физическим признакам уже не могу равняться с теми юными дамами, которых вы время от времени посещаете в окружном городе, но, может, все-таки стоит попробовать?
Измученная, она умолкла, чуть робея в ожидании его реакции. Она, в конце концов, открылась ему внятным, а для женщины прямо-таки неслыханным образом, и, конечно, сейчас он уже не сможет делать вид, что не подозревает о ее подлинных чувствах. Могенс совершенно растерялся. То, что мисс Пройслер знала о его периодических поездках в окружной город и даже о том, что он там делал, поразило и в то же время смутило его. Но еще больше шокировало все остальное, что она высказала. Ее откровение одним ударом и бесповоротно разрушило с трудом поддерживаемый статус-кво, в котором они сосуществовали годами. В будущем все будет много сложнее, возможно, даже невыносимо. «Все повторяется, — с грустью подумал он. — Пара слов, одно необдуманное высказывание, и ясно обозримое, четко спланированное будущее срывается в бездну, полную неизвестности». На этот раз утрата была несоизмеримо меньше, и все-таки ситуация схожа. Слова могут причинить больше вреда, чем поступки.
— Ну вот, вы шокированы, да? — спросила мисс Пройслер, когда он молчал несколько секунд. Она казалась подавленной и смущенной. — Не надо было мне этого говорить. Простите меня. Я просто старая глупая женщина, которая…
— Мисс Пройслер, — прервал ее Могенс, — дело не в этом.
Он попытался вложить в свой голос столько мягкости и спокойствия, сколько мог, а потом сделал нечто, о чем наверняка знал, что лучше этого не делать, и чего почти со страхом избегал все четыре года: он протянул руку и нежно коснулся руки мисс Пройслер. Она затрепетала под его прикосновением, а Могенс, с чувством мимолетного удивления, констатировал, что ее кожа и в самом деле мягкая и приятная на ощупь.
— Я рад, что вы это сказали, — промолвил он. — Разумеется, ваши чувства ко мне не были для меня тайной. Уверяю вас, что вы тоже мне не безразличны. Просто дело в том, что… что есть кое-что, чего вы обо мне не знаете…
— Ну, это мне и так ясно, мой дорогой профессор!
— Как это? — Могенс заморгал. Почти неосознанно он отпустил ее руку.
— Вы вправду полагаете, я не знаю, что человек с вашим образованием не будет без веских оснований скрываться в таком городе, как Томпсон? — спросила мисс Пройслер. — У вас должны быть свои причины, чтобы не преподавать в каком-нибудь большом университете, где, по-моему, вам самое место. Но не беспокойтесь. Если не хотите говорить, я пойму это. И никогда не задам ни единого вопроса.
К дому подъехала машина. Звук не был особенно громким, потому что Могенс закрыл окна, чтобы сохранить тепло камина, но он его расслышал: поднял голову и посмотрел в том направлении. Опасный огонек в глазах мисс Пройслер погас. Она поняла, что драгоценный момент потерян и, возможно, никогда не повторится вновь. Могенс почувствовал облегчение, но в то же время и глубокое сочувствие. Мисс Пройслер со вздохом повернулась, подошла к окну и выглянула на улицу.
— А вот и ваш гость, — сказала она. И через секунду добавила слегка изменившимся тоном: — У него довольно дорогой автомобиль, должна вам сказать. Я открою ему.
Быстрым шагом она устремилась из комнаты, а Могенс, в свою очередь, направился к окну. Расстояние, на котором они держались друг от друга, было гораздо больше, чем требовалось.
Мужчину, о котором говорила мисс Пройслер, Могенс не смог рассмотреть — тот как раз исчез из поля его зрения — но у него осталось мимолетное впечатление о стройной фигуре в элегантном костюме. А вот что касалось автомобиля, мисс Пройслер оказалась абсолютно права: это был очень большой, очень изящный и, прежде всего, очень дорогостоящий автомобиль. Темно-синий «бьюик» с кремовым верхом, который, несмотря на низкую температуру, был откинут; для полного комплекта он имел шины с белыми боковинами и сиденья с кожаной обивкой. Такой автомобиль стоил больше, чем Могенс заработал за последние два года. Ему стало еще любопытнее, чем прежде, встретиться с отправителем таинственной телеграммы.
