На том конце линии раздался вопль, слышимый даже мне.
Через черный ход зашли, хихикая, Даниэль Грэй и Холли Клири, официантки утренней смены. Обе — разведенные женщины чуть старше двадцати пяти. Даниэль и Холли были давними подругами и казались на работе вполне счастливыми, коль скоро были вместе. У Холли был пятилетний сын, ходивший в детский сад, а у Даниэль — семилетняя дочь и совсем маленький мальчик, которого на время работы она оставляла у матери. Я никогда с ними не сближалась, хоть мы все трое и относились к одной возрастной группе — слишком они были замкнуты друг на друга.
— Что произошло? — спросила Даниэль, едва увидев мое лицо. Ее собственное, узкое и веснушчатое, сразу приобрело обеспокоенное выражение.
— А почему там стоит машина Энди? — спросила Холли. Кажется, какое-то время она встречалась с Бельфлером. У нее были короткие светлые волосы, свисавшие вокруг лица, как вялые лепестки ромашки, и очень красивая кожа. — Он что, провел там ночь?
— Нет, — ответила я. — Не он.
— А кто?
— Лафайет.
— Энди разрешил черномазому спать в своей машине? — Это была грубовато-откровенная Холли.
— Что с ним? — А это — проницательная и неглупая Даниэль.
— Не знаем, — сказал Сэм. — Но полицию мы вызвали.
— Ты имеешь в виду, что он мертв, — проговорила Даниэль медленно и осторожно.
— Да, — сказала я. — Именно это мы и имеем в виду.
— У нас всего час до открытия. — Руки Холли устроились на ее круглых бедрах. — Что же теперь делать? Если даже полиция позволит нам сегодня начать работу, кто будет готовить? Люди ведь явятся на обед.
— Лучше на всякий случай принять меры, — сказал Сэм. — Хотя я думаю, что откроемся мы хорошо если после обеда. — И пошел в кабинет вызванивать запасных поваров.
Странно было открываться, будто Лафайет вот-вот войдет и расскажет об очередной вечеринке, как несколько дней назад.
Со стороны дороги послышался вой сирен, с шуршанием припарковались машины. Когда мы расставили столы со стульями и разложили приборы, появилась полиция. Бар Мерлотта находится за городской чертой, то есть в зоне ответственности Бада Диаборна, окружного шерифа. Бад, хороший друг отца, уже поседел. У него было забавное лицо, делавшее его похожим на мопса, и матовые коричневые глаза. Когда он вошел, я заметила, что на нем тяжелые сапоги и широкополая шляпа. Наверное, его вызвали прямо с фермы. Бада сопровождал Элси Бек, единственный чернокожий детектив на всю окружную полицию. Элси был настолько черен, что белая рубашка на нем казалась по контрасту почти светящейся. Его галстук был идеально повязан, деловой костюм безукоризнен, а туфли начищены до блеска.
Бад и Элси… Для комплекта здесь не хватало третьего, и я готова была поспорить на что угодно, что Майк Спенсер, окружной коронер и директор похоронного бюро, сейчас находится на стоянке и провозглашает мертвым беднягу Лафайета. Майк имел немалое влияние на дела округа и был другом шерифа.
Первым заговорил Бад.
— Кто нашел тело?
— Я.
Бад и Элси слегка изменили курс и направились ко мне.
— Сэм, мы займем твой кабинет? — спросил Бад и, не дожидаясь ответа, мотнул головой, указывая мне дорогу.
— Да, конечно, — сухо сказал мой босс. — Сьюки, ты в порядке?
— Ага, — кивнула я без особой уверенности — но что Сэм мог поделать? Ему не стоило впутываться в неприятности без особой необходимости.
Хотя Бад предложил мне сесть, я покачала головой и подождала, пока они с Элси расположатся в кабинете. Бад, конечно, занял кресло Сэма, Элси же устроился в запасном, с остатками обивки.
— Расскажи нам, когда ты видела Лафайета живым в последний раз, — предложил Бад.
Я подумала.
— Вчера вечером он не работал, — сказала я. — Это была смена Энтони. Энтони Боливара.
— Кто таков? — Элси наморщил широкий лоб. — Я что-то не припомню.
— Друг Билла. Проезжал мимо, ему нужна была работа. Опыт у него есть. Он еще в Великую Депрессию в столовой служил.
— Ты хочешь сказать, что здесь временным поваром работает вампир ?
— А что? — Я чувствовала, как напрягается мой рот, как сходятся в линию брови, и знала, что со стороны выгляжу диковато. Я очень старалась не читать их мыслей, не влезать в это дело глубже, чем уже вляпалась, но это оказалось нелегко. Бад Диаборн был нейтрален, а вот Элси излучал мысли, что хороший маяк. От него несло отвращением и страхом.
Лишь несколько месяцев назад — с тех пор, как я встретила Билла и обнаружила, насколько высоко он ценит мою особенность — или дар, согласно его восприятию, — я перестала изо всех сил делать вид, будто не вижу чужих мыслей. Билл освободил меня из одиночной камеры, куда я сама себя засадила, с его помощью и при его поддержке я начала практиковаться и экспериментировать. Для него мне пришлось облечь в слова то, что годами я лишь ощущала. Некоторые, как Элси, посылали постоянный сигнал — ясный и сильный. Но в основном попадались люди вроде Бада — от них сигнал то исходил, то нет. Это зависело от силы эмоций, от ясности мысли, даже от погоды. Некоторые были настолько затуманены, что докопаться до их мыслей не получалось вовсе, удавалось разве что ощутить настроение. Я обнаружила, что прикоснувшись к человеку, могу читать его мысли гораздо яснее — та же разница, что между антенной и кабелем. Также оказалось, что если я посылаю «объекту» расслабляющие образы, то могу струиться в его мозгу, как вода.
Самой последней в мире вещью, какую мне хотелось бы видеть, были мысли Элси Бека. Но даже не желая того, я в деталях видела глубоко суеверную реакцию Элси на работающего у Мерлотта вампира, отвращение при воспоминании о том, что я встречаюсь с вампиром, искреннюю убежденность, что откровенный гей Лафайет был позором для всего черного общества. Элси считал, что, как видно, кто-то крепко недолюбливает Энди Бельфлера, раз подложил к нему в машину труп черного гея. Он размышлял, был ли у Лафайета СПИД, и если да, то глубоко ли вирус успел впитаться в автомобиль. Если бы машина принадлежала ему, он бы ее точно продал.
Прикоснись я к Элси — и узнала бы номер его телефона вкупе с размером белья его жены.
Бад Диаборн смотрел на меня как-то странно.
— Вы что-то сказали? — спросила я.
— Угу. Я спрашивал, видела ли ты Лафайета вечером. Он не заходил выпить?
— В свободное время он тут никогда не бывал. — Если честно, я не припомню, чтобы он хоть раз пропускал стаканчик. Впервые я осознала, что если обеденная толпа могла оказаться смешанной, то ночные посетители бара были исключительно белыми.
— Где он проводил свободное время?
— Понятия не имею. — Во всех своих рассказах Лафайет менял имена, дабы защитить невинных. Ну, точнее, виновных.
