Пока я говорил, Мэнтон был погружен в глубокую задумчивость, но как только я закончил, он сразу вернулся в свое обычное скептическое расположение духа. Допустив, хотя бы в качестве предпосылки для дальнейшей дискуссии, что какой-то противоестественный монстр существовал на самом деле, Мэнтон, однако, считал своим долгом напомнить мне, что даже к самому патологическому извращению натуры вовсе не обязательно относиться, как к неименуемому или, скажем, не описуемому средствами современной науки. Признав, что я отдаю должное его здравомыслию и несгибаемости, я привел еще несколько свидетельств, добытых мною у очень пожилых людей. В этих позднейших историях с привидениями, пояснил я, речь шла о фантомах столь ужасных и отвратительных, что никак нельзя предположить, чтобы они имели органическое происхождение. Это были кошмарные призраки гигантских размеров и самых чудовищных очертаний, в одних случаях видимые, в других только осязаемые; в безлунные ночи они как бы плыли по воздуху, появляясь то в старом доме, то возле склепа позадин его, то на могиле, где рядом с безымянной плитой пустило корни молодое деревцо. Правда ли, что они душили и рвали людей на части, как то утверждала голословная молва, или нет, я не знаю, но во всяком случае, призраки эти оставляли по себе сильное и неизгладимое впечатление. Неспроста старейшие из местных жителей испытывали к ним суеверный страх еще каких-нибудь только два поколения назад, и лишь в последнее время о них почти перестали вспоминать, что, кстати, и могло послужить причиной их преждевременной кончины. Наконец, если взглянуть на проблему с эстетической стороны и вспомнить, какие гротескные, искаженные формы принимают духовные эманации, или призраки, человеческих существ, то нельзя не согласиться, что вряд ли удается добиться связного и членораздельного описания и выражения в случаях, когда мы имеем дело с такой бесформенной парообразной мерзостью, как дух злобной, уродливой бестии, само существование которой уже есть страшное кощунство по отношению к природе. Эта чудовищная химера, порожденная мертвым мозгом дьявольской помеси зверя и человека не представляет ли она нам во всей неприглядной наготе все подлинно, все откровенно неименуемое?
Должно быть, час уже был очень поздний. Летучая мышь на удивление бесшумно пролетела мимо; она задела меня крылом, да и Мэнтона, вероятно, тоже в темноте я не видал его, но мне показалось, что он взмахнул рукой.
– А дом? – заговорил он спустя некоторое время. – Дом с чердачным окном он сохранился? И там по-прежнему никто не живет?
– Да, я видел его собственными глазами.
– Ну и как? Там что-нибудь было? Я имею в виду, на чердаке или где-нибудь еще…
– Там, в углу на чердаке, лежали кости. Не исключено, что именно их и увидал тот паренек. Слабонервному, чтобы свихнуться, и того достаточно, ибо если все эти кости принадлежали одному и тому же существу, то это было такое кошмарное чудовище, какое может привидеться только в бреду. С моей стороны 5ыло бы кощунством не избавить мир от этих костей, поэтому я сходил за мешком и оттащил их к могиле за домом. Там была щель, в которую я их и свалил. Только не сочти меня за идиота! Видел бы тот череп! У него были рога сантиметров по десять в длину, а лицевые и челюстные кости примерно такие же, как у нас с тобой.
Вот когда я почувствовал, что Мэнтона, который почти прижался ко мне, пробрала настоящая дрожь! Но любопытство его оказалось сильнее страха.
– А окна?
– Окна? Они все были без стекол. У одного окна даже выпала рама, а в остальных не осталось ни кусочка стекла. Представь себе такие небольшие ромбовидные окна с решетками, что вышли из моды еще до 1700 года. Думаю, что стекла в них отсутствовали уже лет сто, не меньше. Кто знает, может быть, их выбил тот паренек? Предание молчит на этот счет.
Мэнтон снова затих. Он размышлял.
– Знаешь, Картер, заговорил он, наконец, мне бы хотелось взглянуть на этот дом. Ты мне его покажешь? Черт с ними, со стеклами, меня интересует сам дом. И та могила, куда ты кинул кости. И другая могила, без надписи. Ты прав, во всем этом есть что-то жуткое.
– Ты уже видел этот дом, Мэнтон. Он стоял у тебя перед глазами весь сегодняшний вечер.
Некоторый налет театральности, с которым я произнес последнюю фразу, подействовал на моего приятеля куда сильнее, чем я мог ожидать: судорожно отпрянув от меня, он издал оглушительный вопль, сопровождаемый таким призвуком, словно он освобождался от удушья, ибо вопль этот вместил в себя все накопившееся и сдерживаемое дотоле напряжение. Да, надо было слышать этот крик! Но самое ужасное заключалось в том, что на него последовал ответ! Не успело стихнуть эхо, как из кромешной тьмы донесся скрип, и я догадался, что открылось одно из решетчатых окон в этом проклятом старом доме неподалеку от нас. Более того, поскольку все рамы, кроме одной, давным-давно выпали, я понял, что скрип этот издает жуткая пустая рама пресловутого чердачного окна.
Потом все с той же заклятой стороны дохнуло затхлым воздухом могилы, и сразу вслед за тем, совсем уже близко от меня, раздался пронзительный крик; он исходил из той жуткой гробницы, где покоились зверь и человек. В следующее мгновение удар чудовищной силы, нанесенный мне невидимым объектом громадных размеров и неизвестных свойств, свалил меня с моего скорбного ложа, и я растянулся на плененной корнями почве зловещего погоста, в то время как из могилы вырвалась такая адская какофония шумов и сдавленных хрипов, что фантазия моя мгновенно населила окружающий беспросветный мрак мильтоновскими легионами безобразных демонов. Поднялся вихрь иссушающе-ледяного ветра, раздался грохот обваливающихся кирпичей и штукатурки, но прежде чем понять, что произошло, я милостью Божией лишился чувств.
Не обладая моим крепким телосложением, Мэнтон, как это часто бывает, оказался более живучим, и хотя он пострадал сильнее моего, мы очнулись почти одновременно. Наши койки стояли бок о бок, и через несколько секунд нам стало ясно, что мы находимся в больнице Св. Марии. Персонал сгорал от любопытства; нас обступили со всех сторон и, чтобы освежить нашу память, поведали нам о том, как мы попали сюда. Оказалось, что какой-то фермер обнаружил нас в полдень на пустыре за Медоу-Хилл, примерно в миле от старого кладбища, в том самом месте, где некогда, по слухам, находилась бойня. У Мэнтона было два серьезных ранения груди и несколько мелких резаных и колотых ран на спине. Я отделался более легкими повреждениями, зато все тело мое было покрыто ссадинами и синяками самого удивительного свойства; один из кровоподтеков, например, напоминал след копыта.
