Мы стоим в начале короткого, мощеного камнем переулка. Когда Лондон был не более чем скопищем пастушеских лачуг, теснившихся на расчистке на холме, ныне называемом Ладсгейт, это место было началом тропы, которая связывала две священные рощи. Сейчас тропу перегораживает кривой маленький домишко, первый этаж которого занимает кафе. Теплый свет падает из большого стеклянного окна на пластиковые столы и стулья, расставленные на каменных плитах тротуара перед ним. Неоновая вывеска хвастается, что кафе открыто в любое время суток.
— Я не был здесь долгое время, но сегодня это самая ближняя гавань, — говорю я. — Даже если ты не желаешь подкрепиться, мы по крайней мере можем посидеть здесь в уюте, пока будем говорить.
— А о чем нам говорить?
— Я вижу все то, что можешь видеть ты. Для начала поговорим об этом, — говорю я и шагаю в кафе. Через секунду к моему безмерному облегчению девушка следует за мной.
Флуоресцентный свет сияет на потертых деревянных столах и церковных скамьях, на стеклянной стойке и ее крышке из полированной стали. В одном углу сидит человек в сером костюме, играясь с эспрессо в кукольно-крошечной фарфоровой чашечке; в другом водитель такси изучает старый номер «Файненшнл Таймс», его ламинированная лицензия висит на цепочке вокруг шеи, свисая на грудь рубашки с короткими рукавами.
Роза, приятная круглолицая женщина неопределенного возраста, хозяйка этого заведения в течении уже более столетия, материализуется из теней позади массивной кофейной машины. Серебряные волосы сложены в пучок, скрепленный карандашом. Ярко-красная помада. Улыбка теплая, широкая и радостная.
— Мистер К.! Какой приятный сюрприз! Вам как обычно? А что вашей подружке? Вам обоим явно надо подкрепиться.
— У нас поблизости случилась маленькая неприятность.
— Догадываюсь, возле канала, — говорит Роза, суетясь за стойкой, шлепая ломтики бекона на решетку и намазывая маслом два ломтя белого хлеба.
— Вы о нем знаете?
— Он живет глубоко в болотах Хакни с тех пор, как я стала хозяйкой этого заведения, мистер К., но с недавнего времени он стал смелее, если вы понимаете, что я имею в виду. Что-то меняется в воздухе, не так ли? Вы не единственный давний знакомый, лицо которого я недавно вижу, — добавляет она более конфиденциальным тоном, кивая в сторону человека в сером костюме, который бросил на стол несколько монет и вышел. — Он иностранец, но у меня такое чувство, что я знаю его со стародавних времен.
Я смотрю, как он уходит по короткому переулку. Он мне не знаком, но я не могу не подумать, не имеет ли он отношение к тем двоим в красном «ягуаре».
— Всю последнюю неделю он заходит примерно в это время, — говорит Роза. — Сидит в уголке, пьет свой кофе, не перемолвится словечком ни с кем. — Она улыбается Миранде, которая уставилась на водителя такси. — А вы что хотите, дорогая? Коку, наверное? После шока хорошо немного сахара. Гораздо лучше, чем кофе или алкоголь. Вам повезло, что вы наткнулись на мистера К. Он выглядит несколько странно, я понимаю, в этом своем черном костюме, в галстуке-бабочке, в своей шляпе и с тростью, однако, он лучший из нас.
Я снимаю свою шляпу-гомбург и отвешиваю небольшой поклон.
— Что ж, спасибо, Роза.
— Ерунда, мистер К., я не говорила бы, не будь это правдой. Поэтому я и рада вас видеть снова и снова.
Пока Миранда потягивает из соломинки, опущенной в свою банку «коки», я выдавливаю коричневый соус из пластиковой бутылки на мой сэндвич с беконом, насыпаю в чай три ложки коричневого сахара и добавляю туда же капельку бренди из собственной фляжки. Я расспрашиваю ее об импе, которого она сделала своим дружочком, где она нашла его и как ей это удалось, но она пожатием плеч отметает мои вопросы, потом достает мятую пачку сигарет и закуривает. Левая сторона ее лица побагровела и начинает распухать от полученной оплеухи. Она выпускает дым и говорит:
— Вы думаете, вы такой крутой, в своей чудной одежде и со словесными выкрутасами?
— Что-то произошло сейчас на мосту через канал. Что-то на тебя напало.
— Если этот гад попробует еще раз, — говорит Миранда с внезапной холодной яростью, — я отрежу ему хрен на хрен, клянусь.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виде не бойфренда Лиз. Ты видела, Миранда, что тварь сожрала твоего дружочка?
— Не понимаю, о чем вы толкуете, — говорит Миранда, но рука, держащая сигарету, дрожит. Я замечаю на коже внутренней части запястья тонкие белые линии. И вижу овальные белые шрамы.
— Ты видишь импов и можешь заставить их слушаться. Твой дружочек был из таких. Ты нашла его и натренировала исполнять твои приказы. Такая привязанность отрастила нечто вроде привязи или пуповины между тобой и твоим любимчиком и чуть не привела тебя к гибели. Ревенант, который съел твоего дружочка, проглотил и пуповину, и по этой причине ты на момент оказалась связанной с ним. Возможно, ты не видела его, Миранда, но я знаю, ты должна была почувствовать его голод.
Девушка пожимает плечами и отворачивается, чтобы не встречаться со мною взглядом.
— Ты пыталась использовать импа, которого изловила и натренировала, против этого парня. Он не видел его, но имп мог его напугать. Я верю, что хотела сделать это по доброй причине. Ты хотела помочь девушке. Ты всегда так пользуешься импами и превращаешь их в своих дружочков?
Миранда так глубоко затягивается сигаретой, что у той трещит кончик, и бросает на меня прямой, вызывающий взгляд.
— А как их видите вы?
— В большинстве они черные и в основном не больше насекомых. Они плодятся от разряда эмоций насилия или от делириума, вызванного пьянством или наркотиками. Тот, которого ты приручила, был чрезвычайно громадным.
— Рядом со мной живет один мерзавец. Он много пьет и всегда зол на то или другое. В его квартире их полно. В судах тоже хорошие места. Там тьма страха и гнева. Я заставляю их следовать за мной, кормлю их, заставляю делать то, что захочу. Как будто тренируешь собаку. — Миранда снова затянулась сигаретой. — Думаю, вы меня за это отругаете.
— В мире полно худших тварей, чем импы, — говорю я. — С одним ты встретилась только что.
— Я вижу всякое. Людей, которых на самом деле здесь нет. Мертвых. Духов. Вон там сидит один, читает газету. Он из безвредных. Я и их пыталась заставлять что-нибудь делать, но они меня не слушаются. А вы? Вы можете заставить их делать то, что хотите?
— У тебя редкий дар, Миранда, и он пугает тебя. Он заставляет тебя чувствовать, что ты другая — что с тобой что-то не так. И ты наказываешь себя за это. Ты режешь себя бритвой. Ты гасишь окурки о собственную кожу. Ты казнишь свое тело, потому что считаешь, что оно предает тебя. Я все понимаю, потому что тоже владею этим даром. Я вижу все то, что видишь ты.
