Ознакомительная версия.
И подобное могло повториться раза три за первый месяц сезона, но с каждым годом сама протяженность неминуемо увеличивалась, впрочем, как и повторяемость. Когда Аманда закончила медицинский и стала работать кардиохирургом в местной больнице, кульминация стала равняться двум, а то и трем бессонным ночам, после которых она не засыпала мертвым сном от усталости, как же… еще ночей десять она отключалась не раньше четырех. Это выматывало и злило, а иногда она даже впадала в истерику, раскидывая подушки, одеяло и простынь в разные стороны, а потом вдруг улавливала маленький обрезок сна в памяти и понимала, что все-таки ненадолго отключалась, чувствуя себя при этом последней дурой. Да, и самое интересное – пилюли-то ее не брали…. Причем даже самые тяжелые. Иногда ей просто хотелось дать себе наркоз и вырубиться прямо в операционной.
Как ни странно, но, не смотря на все эти мытарства, часов до семи вечера она была вполне ничего, держалась бодрячком. Руки не тряслись, взгляд оставался острым, а голова свежей. Ну, может быть, пару-тройку раз, заглянув в раздвинутую грудину, ей и показалось, что сердце, которое она видит, черное, но это мелочи… ведь пока Аманда работала хирургом, она ни разу не напортачила. Хотя, может, эти видения являлись знаком того, что случилось с ней позже, и сердце было не черным, а обугленным… кто знает?
Потом, после пожара, когда она больше не смогла работать, бессонница, как ни странно, отпустила ее на некоторое время. Ушла ответственность, может, в этом причина…. К тому же, больше не надо было бояться стать калекой – это уже случилось. А еще не надо заботиться о том, что одеть по утрам, какую машину купить на смену дурацкому красному Плимуту Денни, доставшемуся от отца. Куда поехать отдыхать в отпуск, где купить дом и, главное, как достать денег на всё это…. Да, многие, очень многие проблемы ушли на второй план на необозримо долгое время, а когда острый период закончился, их места опустели для новых – как научиться расписываться в бланках доставки левой рукой, как открыть банку колы, не изгадив пол, или порезать хлеб, ну и так далее. Оказалось, что правая рука и зрение нужны для очень многих вещей….
Через некоторое время бессонница всё же вернулась. Поначалу она походила на ту, что Флинны называли сезонной, но через несколько лет набрала немыслимые обороты. Казалось бы, не работаешь, рано вставать не надо, детей нет, мужа тоже – никакой ответственности, так с чего? Когда добряк папаша Флинн свалился с крыши, латая черепицу, и сломал шею, Аманда поняла, что не спала потому, как ее преследовал второй страх. Надо ли говорить, что в первую же ночь после трагедии, она отключилась, словно получила наркоз. И следующую тоже….
На протяжении всего периода до смерти Филиппа бессонница систематически возвращалась, принимая различные формы, то прогрессируя, то затихая, но она всегда рано или поздно уходила. То есть были и хорошие ночи в ее невеселой жизни, когда Аманда быстро засыпала и просыпалась не раньше восьми-девяти. И не только после того, как кто-нибудь из ее близких умирал…. Порой ей и вовсе казалось, что бессонница просто иллюзия, но та неизменно возвращалась снова. Еще до пожара ее раза три водили к сомнологу, и каждый повторил предыдущий. Диагноз – нервное расстройство сна, море тупых советов и бесчисленное количество рецептов на снотворные и седативные средства, которые бы свалили кабана, но только не Аманду. Ее мозг, видимо, очень любил дуэли и разнообразные состязания. Кто кого….
Ну а после пожара у всех врачей нашелся только один ответ – посттравматический синдром… и через десять лет, и через двадцать, и через тридцать. Ну и, конечно, стопки всё тех же рецептов. Пару месяцев Аманда пила торазин, но как-то раз потерялась в родном квартале, и бросила. Хоть она больше и не вскрывала грудные клетки, но, тем не менее, в ясности сознания нуждалась по-прежнему, хотя бы для того, чтобы разгадывать кроссворды. Лишь недавно она позволила себе капсулу, но та не «взяла» ее… больше нет. Теперь уже ничто не могло уложить Аманду – ни чудодейственные отвары, ни наркотики.
После смерти Филиппа год назад недели утешительного сна не последовало…. Вместо этого начался десятидневный период мучительного засыпания, который достиг своего апогея, продолжающегося по сей день. Да, уже год, как Аманда Робсон, урожденная Флинн, перестала спать совсем…. Никаких затерявшихся кадров, галлюциногенных вспышек или размытых образов. Она действительно не спала, а еще очень устала и не верила, как такое вообще может быть. Это же невозможно…. Как говорят медики – на пятый день приходят галлюцинации, на седьмой смерть. У Аманды, правда, не было никаких галлюцинаций, да и смерть к ней особо не спешила, и, тем не менее, она доподлинно знала, что не спит. И это выматывало ее, высасывало все соки.
Мир стал медленней, покрылся красной слезящейся воспаленной пленкой. Аманда высохла, осунулась, стала еще злее, особенно к детям, потому что те казались ей маленькими кричащими уродцами. Потому что тыкали ей в спину пальцами и шептались. Потому что у них имелось в запасе море раздражающей энергии, и они жили совершенно в другом ритме. И еще у них не болели суставы, а жизнь была вся впереди. Аманда ненавидела детей.
Она чувствовала себя усталой и разбитой. Жизнь стала похожа на желе, и Аманда плыла в нем сквозь дни без времени и цели словно призрак. Только мозг ее работал исправно, ярко и четко. Шестеренки вращались ровно с той же скоростью, что и в молодости, а то и быстрее. И так круглые сутки. Лишь около семи вечера ее единственный глаз слипался, и клонило в сон. Семь вечера – время иллюзий. Оно заставляло Аманду устанавливать комфортную температуру для сна, закрывать окна, отсекая спальню от шума улиц, плотно задергивать шторы, выгоняя прочь даже намек на свет. Но как только ее голова касалась подушки, сон уходил… медленно, обидно и предательски. Словно отлив. А каждое утро ровно в девять и не минутой раньше левая ладонь Аманды ложилась на выключатель и нажимала кнопку, чтобы впустить в спальню новый день. Изрядно затянувшийся день. Нескончаемый. День протяженностью в вечность.
* * *
Аманда, кряхтя, уселась на кровати и уронила голову на грудь. Поседевшие волосы, постриженные под строгое каре по мочку уха, которое она носила последние сорок два года, упали на обожженное лицо рваной завесой. Они истончились с годами, потеряли весь свой блеск. Хотя всё истончается со временем и теряет блеск. В какой момент человеку становиться плевать на это? Что до Аманды, то в ее жизни такой момент настал слишком рано.
Наученная горьким опытом резкого вставания с постели, она поднялась очень медленно, тщательно подготовившись к данному процессу. Посидела на кровати некоторое время, затем свесила ноги и растерла их. Потянула спину, осторожно повертела головой в разные стороны, посидела так еще пару минут и, наконец, встала. Когда валяешься на полу с рассеченным виском в полуобмороке, начинаешь принимать самые незначительные вещи всерьез… будь то даже такое банальное действо как вставание.
Ознакомительная версия.
