— Законы везения для него ничто. Ты не понимаешь? Он не такой, как ты или я. Как может человек всегда выигрывать, не обладая особой силой, стоящей за картами?
— Ты веришь в это?
Васильев приподнял плечи и снова тяжело опустил их.
— Для него, — произнес он, почти созерцательно, в состоянии своего крайнего ужаса, — победа — это красота. Это, как сама жизнь.
Его глаза вернулись к бессмысленному блужданию по грубой поверхности паркетных плит, пока Вор укладывал в голове его слова: «Победа — это красота. Это, как сама жизнь». Это была странная речь, и ему было нелегко ее понять. Пока он пытался для себя уяснить ее значение, Васильев придвинулся ближе к нему, его дыхание было наполнено страхом, его огромная рука теребила рукав Вора, пока он говорил.
— Я уже готов к отправке, тебе не говорили об этом? Через несколько дней я буду далеко отсюда. Меня должны наградить медалями, когда я вернусь домой. Вот почему меня быстро отправляют: потому что я герой, а герои получают то, что им нужно. Когда я уеду, он никогда не найдет меня.
— А зачем ему искать тебя?
Рука, ухватившаяся за рукав, сжалась в кулак, Васильев притянул Вора к себе.
— Мне нечем отдать ему долг, я проигрался в пух и прах. Если я останусь, он убьет меня. Он уже убил других. Он и его приятели.
— Он не один? — удивился Вор. Он представлял себе игрока, как человека без помощников, их наличие не вязалось с его образом.
Васильев высморкался с помощью пальцев и откинулся в кресле. Оно скрипнуло под его тушей.
— Кто знает, что здесь правда, а что вымысел, а? — прошептал он. — Я имею в виду, если бы я сказал тебе, что с ним мертвецы, ты бы мне поверил?
Он ответил себе сам, качая головой:
— Нет. Ты бы решил, что я спятил…
Его глаза слезились.
«Когда-то, — подумал Вор, — этот человек обладал уверенностью, решительностью, возможно, даже героизмом. Теперь все эти благородные качества испарились, чемпион уменьшился до сопливой тряпки, болтливого ничтожества». В душе он аплодировал блистательной победе Мамуляна. Он всегда ненавидел героев.
— Один последний вопрос… — начал он.
— Ты хочешь знать, где ты можешь найти его.
— Да.
Русский уставился на свой большой палец, глубоко вздыхая. Все это было так утомительно.
— Что ты получишь, играя с ним? — спросил он и снова ответил себе сам: — Только унижение. Возможно, смерть.
Вор поднялся.
— Так ты не знаешь, где он? — спросил он, собираясь засунуть в карман полупустую пачку сигарет, лежащую между ними на столе.
— Подожди. — Васильев потянулся к пачке, прежде чем она исчезла из вида. — Подожди.
Вор положил пачку обратно на стол, и Васильев накрыл ее одной огромной ладонью. Он смотрел на своего собеседника, пока говорил.
— Последний раз, когда я слышал о нем, он был к северу отсюда. Вверх от площади Мюрановского. Знаешь ее?
Вор кивнул. Этот район был непривлекателен, но он знал его.
— И как я найду его там? — спросил он.
Русский выглядел недоумевающим.
— Я даже не знаю, как он выглядит, — сказал Вор, пытаясь заставить Васильева понять.
— Тебе не нужно будет искать его, — ответил Васильев, прекрасно понимая все. — Если он захочет играть с тобой, он тебя найдет.
На следующую ночь, первую из многих похожих ночей, Вор отправился на поиски игрока. Хотя был уже апрель, было все еще холодно. Он вернулся в свою комнату в наполовину разрушенном отеле окоченевший от холода, разочарования и, хотя он едва ли признался бы себе в этом, страха. Район вокруг площади Мюрановского был адом в преисподней. Бомбы разворотили канализационные трубы — зловоние, поднимавшееся от воронок, не оставляло в этом сомнений. Другие воронки, используемые для сжигания трупов казненных горожан, ритмично вспыхивали, когда пламя добиралось до живота, наполненного газом, или до лужицы человеческого жира. Каждый шаг по этой вновь обретенной земле был приключением даже для Вора. Смерть в своих многочисленных формах поджидала везде: сидя на краю воронки, грея ноги у огня, лунатично стоя среди обломков, с хохотом играя в саду костей и шрапнели.
Боясь не выдержать всего этого, он возвращался разными путями, но игрок избегал его. И с каждой неудачной попыткой, с каждым бесплодным путешествием, Вор все сильнее увлекался поисками. В его мыслях этот безликий игрок начинал казаться чем-то вроде таинственной силы из легенды. Увидеть этого человека во плоти, всего лишь убедиться, что он существует в том же мире, что и Вор, — вот что стало его главенствующей целью. Средством, благодаря которому, помоги ему Бог, он мог бы увериться в своем собственном существовании.
После полутора недель бесплодных поисков он вернулся, чтобы отыскать Васильева. Русский был мертв. Его тело с перерезанным от уха до уха горлом было найдено день назад плавающим вниз лицом в одном из канализационных тоннелей, которые армия чистила в Воле. Он был не один. Вместе с ним было еще три трупа, зарезанных точно таким же образом, подожженных и горящих, как огненные корабли, плывущие в тоннеле по реке из экскрементов. Один из солдат, находившийся в тоннеле, когда появилась эта флотилия, рассказал Вору, что в темноте тела казались плывущими. В первый момент они были похожи на неотвратимо приближающихся ангелов.
Затем, конечно, была жуть. Горящие трупы погасили и затем перевернули. На лице Васильева, выхваченном лучом фонаря, застыло удивление, как у ребенка, пораженного страхом перед каким-то смертоносным колдуном.
Его документы на отправку домой прибыли в тот же день.
Фактически эти бумаги, видимо, послужили причиной административной ошибки, которая завершила трагедию Васильева на комической ноте. Опознанные тела были сожжены в Варшаве, кроме тела младшего лейтенанта Васильева, чей послужной военный список требовал менее поверхностного отношения. Планировалось отправить тело обратно на Родину-мать, где оно должно было быть сожжено с государственными почестями в его родном городе. Кто-то, просмотрев бумаги, забрал их, чтобы переделать в них Васильева-живого на Васильева-мертвого. Но тело загадочным образом исчезло. Никто не стал брать на себя ответственность: скорее всего, труп был просто отправлен дальше «по течению».
Смерть Васильева только подхлестнула любопытство Вора. Жестокость Мамуляна околдовала его. Здесь был человек, убирающий мусор, питающийся падалью, живущий за счет слабости других, чей успех сделал его настолько дерзким, что он отважился на убийство или на приказ убить тех, кто стал ему поперек пути. От предвкушения Вора била нервная дрожь. В своих снах, если ему удавалось уснуть, он блуждал по площади Мюрановского. Она была заполнена туманом, который казался живым существом, обещающим в любой момент рассеяться и показать ему игрока. Это было подобно влюбленности.
