Весь рабочий персонал я отпустил сразу. Охранники? Да, они были, но ничего поделать не могли. Я перехитрил их тоже. Их лица перекосил дикий испуг, когда они увидели, что скрыто под моей курткой. Я обвязал себя взрывчаткой и в любой момент мог, словно злой волшебник, забрать и их жизни. Но мне не нужны были их жизни, они были всего лишь невольными рабами на службе у тех, чьи души сейчас трепещут при виде моего пистолета и самодельной бомбы. У охранников были семьи и они тогда думали о них. Я решил их отпустить к своим семьям. Какой-то из заложников поднялся и подошел осторожно ко мне, что бы заговорить со мной. Он просил прощения и извинялся, его душа судорожно извивалась пытаясь спастись, а мозг искал выход. Но, получив жесткий и сильный удар дулом пистолета в живот, он согнулся от боли, а когда я со всего размаха впаял ему ногой в его наглую и сытую рожу, он растелился на полу, а затем прижавшись к стене и присоединившись к остальным пятнадцати заложникам, в ужасе за свою никчемную жизнь замолк, залечивая кровавую рану. После того, как охранники и рабочий персонал ушли, я остался наедине с пятнадцатью пар гневно, но с боязнью, смотрящих на меня глаз. Их было много, и мне было тяжело уследить за всеми, ведь я выполнял эту тяжелую и не благодарную миссию один. Потому, я решил отпустить еще троих, вечно ноющих, женщин, и их осталось двенадцать.
— Теперь ублюдки, — начал я, обращаясь к оставшимся, словно их прокурор и палач в одном лице. Они вели себя, словно ягнята перед бойней или своим возникшим из ниоткуда хозяином, молчали и ежились, прижимаясь к стенкам и углам комнаты. — Буду говорить только я. От ныне мое слово имеет голос и решение о вашей участи я оставляю за собой. Все ясно?! — мой голос прозвучал, как приговор для них.
Один из заложников, кучерявый брюнет средних лет невольно сжал губы, сильно прикусив их.
— Ты чего лыбишься? Тебе смешно? — грозно сказал я кучерявому.
— Нет, нет, — извинялся он.
Я навел дуло пистолета ему в морду. И увидел, как он отворачивается, зажмурясь и дрожа от страха. Я опустил пистолет. Мне было жалко смотреть на это подобие человека.
— Если я хоть одно слово услышу или какое-то неловкое движение с вашей стороны — тот отправится в ад. В раю вас не ждут. Я это знаю. Быть может, я вас всех туда сопровожу под траурную и прощальную для вас музыку взрыва.
И я показал всем заложникам наглядно, что находится у меня под курткой. Это произвело большое впечатление, так как тишина резко изменилась. Я начал слышать лишь собственное дыхание и работу тихого кондиционера и люминесцентных ламп. Одного из отпущенных мной ранее заложников я отослал с требованием от полиции, окружившей здание банка, словно пчелы, слетевшиеся при виде медведя пробирающегося к их сотам, что бы они отправили ко мне священника. Я ждал с нетерпением и глядел на безумные лица заложников внимательно следящих за мной после моего неожиданного решения о том, что бы пригласить священника.
— Сейчас к нам придет священник и мы все будем молиться, — начал я им пояснять. — И ваши и мои грехи должны быть прощены и услышаны всевышним создателем рода человеческого. — словно приговор прозвучал мой голос в обращении к заложникам.
Шло время, полицейские не торопились с выполнением моей просьбы или требования. Наконец они учли все обстоятельства и позволили священнику посетить наше скромное собрание. Других требований я не выдвигал, и это, вероятно, мучило напряженные умы полицейских.
Я впустил в нашу скромную обитель священника, и затащил его святейшество в комнату, в которой находились прижимаясь друг к другу, сидя на полу двенадцать заложников во главе со мной — их повелителем и Моисеем их заблудших душ.
— Есть ли у тебя библия? — спросил я священника, глядя ему в глаза и пытаясь прочесть его мысли.
Он ропотно достал из кармана своей черной мантии небольшую черную книжечку. Я хотел выяснить, является ли этот человек действительно духовным лицом или это был переодетый в рясу священника хитрый и коварный полицейский. Я отобрал у него библию, как только он вынул ее, и быстро пролистал ее на предмет поиска в ней спрятанного оружия, затем, обыскав священника, и никаких других предметов не обнаружив, вернул ему библию. От проверки священника я не отказался и потому дал ему задание.
— Открой-ка мне «Пятикнижие Моисея. Левит. Глава девятая, строфа седьмая», и прочитай этим грешным душам и погрязшим в грехах. Они будут очень внимательно тебя слушать. Правда?! — обратился я к заложникам.
Священник быстро отыскал нужные слова, и это меня успокоило (полицейский бы не справился с таким легким для священника делом), и зачитал тонным, слегка встревоженным голосом.
— «И сказал Моисей Аарону: приступи к жертвеннику и соверши жертву твою о грехе и всесожжение твое, и очисти себя и народ, и сделай приношение от народа, и очисти их, как повелел Господь».
Закончив, священник поднял голову и пристально посмотрел на меня безумными глазами, пытаясь найти смысл того, что я этим хотел сказать. Я обнял его за плечи и взял библию в руки. Обратившись к заложникам и повернувшись к ним, высоко подняв библию, я произнес поучительным голосом:
— Вот видите. Мы должны все покаяться, дабы искупить все наши грехи, и господь услышит нас, наши молитвы, и обернется к нам и простит нам наши прегрешения, и очистит наши порочные души от мутных мыслей.
Я в спешке соорудил из офисных столов что-то вроде кафедры для священника и усадил туда его, вручив его библию.
— Теперь мы все будем молиться, дабы наши грехи нам простили. И если господь их услышит и простит, то мы все выйдем отсюда, все до единого целыми и невредимыми, а если нет… — я обернулся к заложникам и сурово посмотрел на их боязливые и обезумевшие лица, готовые выполнить любое мое приказание. — Ну, что ж, вижу, что вы не возражаете, — последнее слово я произнес с ненавистью. — Читайте падре, и да услышит нас господь.
— А, что читать сын мой? — тихо с неуверенностью произнес священник.
— Там же. Глава пятая, стих первый, — медленно понижая голос, произнес я. И священник, как подобает усердно и монотонно начал читать в указанном мной месте.
— «Если кто согрешит тем, что слышал голос проклятия и был свидетелем, или знал, но не объявил, то он понесет на себе грех…
Или если прикоснется к нечистоте человеческой, какая бы то ни была нечистота, от которой оскверняются, и он не знал того, но после узнал, то он виновен…
Если он виновен, в чем-нибудь из них, и исповедается, в чем он согрешил, то пусть принесет Господу за грех свой, которым он согрешил, жертву повинности из мелкого скота, …за грех, и очистит его священник от греха его…
