— Пора, — решительно сказал Коровьев, поднимаясь на свои длинные нескладные ноги.
Он вытащил из кармана длинную серебряную цепочку и ловко защелкнул ее на ошейнике, опоясывающем шею Бегемота, отчего тот сделал вид, что несказанно обиделся.
— И днем и ночью кот мученый, все ходит на цепи бегом… — показал он знание славянской классической литературы, значительно перефразировав великого поэта, — может мне еще на все четыре лапы встать?
Приняв позу, которой позавидовал бы балетный умирающий лебедь, Бегемот дурашливо заорал, — позор! Повешусь… — и, выхватив конец цепочки из рук Фагота, норовил забросить его на здоровенный сук над своей головой.
Но Фагот игры не принял.
— Так ведь можно и на костре сгореть, — укорил он спутника своим козлиным тенорком, — если местные хранители веры примут тебя за оборотня. По-моему, лучше все-таки побыть ученым цирковым котом, нежели корчиться в пламени и поминать своих предков.
— В обычаях здешнего народа забивать неугодных или преступников камнями, — ответил кот, и здесь кропотливо изучивший анналы истории, — хотя я предпочел бы костер. Так романтичнее.
— Скажи еще и теплее, — фыркнул Азазелло, намекая на привычку кота, при удобном случае, понежиться на солнышке.
— Значит так, — веско промолвил Фагот, выдирая цепочку из лап кота, — в этой экспедиции старшим мессир назначил меня…
Кот тотчас безропотно подчинился. Дисциплину он уважал, а необходимый шутовской ритуал был уже исполнен.
Беззлобно переругиваясь, броская троица вступила в разноголосье древней иудейской столицы.
Но Иерусалим трудно было чем-то удивить. Город являл собой, смешение языков, пестроту одежд и разнообразие рас. Он многое повидал в своей многовековой и запутанной истории. И многое пережил.
В 70 году очередной мятеж вспыхнул в Иерусалиме и полыхнул, охватив всю провинцию. Римские легионы полностью разрушили город, а место, где стоял Храм божий, было перепахано плугом, так что там не осталось камня на камне. Более миллиона евреев было истреблено, а остальные рассеяны по всей земле. Восстанавливали Иерусалим иноверцы…
На громадного кота посматривали, конечно, с интересом. Но диковинкой он, пожалуй, не был. Кот — существо привычное и земное. Ну, крупная особь и только.
Поразительна, пожалуй, была лишь реакция на него местных собак. Завидев чудовищного кота, две валявшиеся с высунутыми языками в пальмовой тени собаки, дружно прыгнули в сторону проходившего мимо извечного противника. Но, сейчас же застыли, как вкопанные. Шерсть на их холках стала дыбом, глотки издавали неясное рычание, перешедшее в жалобный скулеж. Они попятились, и первая из охотниц с визгом нырнула мгновенно в подворотню приземистой кособокой лачуги. Выгнув дугой спину, кот злобно зашипел ей вслед, а затем распрямился и с врожденной кошачьей наглостью пнул вторую задней лапой прямо в оскаленную морду. Казалось, заливистый собачий визг не успевал вслед за кинувшимся наутек вторым псом. В дальнейшем до столкновения дело не доходило — встречные псы с жалобным урчанием и поджатым хвостом стремительно уползали в сторону.
Что же касается привычных спутников кота Бегемота, то они вообще не особо выделялись на фоне различных экзотичных фигур. В толпе шныряли люди и с более зверскими рожами, чем у Азазелло. А халат Фагота, хоть и необычен был расцветкой, зато покрой в глаза не бросался. Иные были и в более диковинных одеждах.
Город поражал обилием рас и народностей. Мавры, парфяне, греки, сирийцы, паннонцы, фракийцы, аравийцы, германцы, галлы, каппадокийцы обильно разбавляли более многочисленных разноликих римлян и представителей иудейских племен. Гораздо реже встречались ахайцы, ликийцы, родосцы, илионяне. И, уж совсем изредка, глаз цеплялся за скромные одеяния арабов-бедуинов из Великой пустыни и яркие одежды и экзотические украшения негров из далеких таинственных областей Африки.
Задание мессира было довольно обычным и простым. Найти в Иерусалиме некоего проповедника, по имени Иисус из Назарета и отыскать способ передать его в руки местного правосудия. При этом тот должен быть предан смертной казни, что в те времена являлось довольно обыденным делом. Смерть являлась наказанием за многие виды преступлений и даже проступков, особенно связанных с реальными и мнимыми посягательствами на существующие государственные и религиозные устои.
— Плевое дело, — подытожил тогда Азазелло, после того как они покинули Воланда. И Фагот с Бегемотом с ним согласились.
Операция, провернутая ими в Москве, была, несомненно, разнообразнее и интереснее. И, в некотором роде, опаснее. Кот, в то время, по привычке собирая информацию о местных условиях, добыл секретные сведения о формах и методах работы чекистов. Применение сети для поимки кота было неплохой идеей, и, если бы энкаведешники догадались экранировать сеть — итог мог быть другим. И они были вынуждены страховаться и принимать дополнительные меры безопасности.
Сейчас троица, не торопясь, брела по столице древней Иудеи, пытаясь завязать разговоры о новоявленном проповеднике и продвигаясь на запад, по направлению к рыночным кварталам.
В преддверии рынка толпились со своими небольшими тележками продавцы жареных бобов и каштанов, свежих пирожков и лепешек, а также нищие и менялы.
Первые ряды занимали торговцы крашеными тканями, шерстью, выделанными кожами и готовыми изделиями из них. Затем шли лавки, выставлявшие на продажу разнообразные украшения, драгоценности, а также слоновую кость и изделия из камня.
Далее бойко шла торговля вином, амброй, маслом, солью и диковинными пряностями. Обилие разновидностей вин поражало воображение, казалось, их свозили со всех уголков мира — изысканные иттербийское, бурдигальское, цекубское, велитернское, тускульское и массикское вина хранились в запечатанных кувшинах и амфорах. Более простые сорта находились в громоздившихся друг на друге небольших пузатых бочках.
Особняком стояли лавчонки, торгующие ароматическими смолами Аравии, знаменитым сирийским бальзамом, вызывающими диковинные видения растениями. Здесь же знающим и доверенным людям могли предложить и яды. В центре продавались фрукты, овощи и различная зелень. Конец рынка был занят рыбными и мясными рядами.
Бесчисленные лавки, лотки, ряды и навесы образовывали довольно запутанный лабиринт. Кроме иудейского звучал латинский, греческий, арабский, арамейский и другие языки. Впрочем, их дикая и, порой, несуразная смесь языков и наречий отлично воспринималась и понималась рыночным людом. Многоголосый гул прерывался гортанными зазывающими криками купцов и лавочников, предлагающих свой товар.
