Так прошло примерно десять лет. Господин Булеман становился все более тощим и седым, его желтый цветастый шлафрок — все более потертым. Часто проходили целые дни, когда он даже не раскрывал рта, чтобы сказать что-то; да ведь он и не видел ни одного живого существа, кроме двух котов и своей старой, наполовину впавшей в детство экономки. Лишь временами, когда он слышал, как соседские дети играли на мостовой перед его домом, господин Булеман высовывался из окна и принимался их ругать, прогоняя с этого места. «Душеторговец, душеторговец!» — кричали тогда дети и кидались врассыпную. Он принимался ругаться еще яростнее, пока наконец с треском не захлопывал окно и не вымещал свою злобу на бедных Грапсе и Шноресе.
Чтобы исключить всякое общение с соседями, фрау Анкен уже давно было велено делать хозяйственные покупки на отдаленных улицах. При этом она должна была выходить из дому лишь с наступлением темноты и запирать за собой входную дверь.
Как-то за неделю до Рождества старуха снова с этой целью вышла из дому. Вопреки обычной осторожности на этот раз она проявила непростительную забывчивость. Когда господин Булеман зажигал спичкой сальную свечу, к своему удивлению, он услышал на лестнице шум, а когда он со свечой в вытянутой руке вышел на лестничную площадку, то увидел перед собой сводную сестру вместе с бледным мальчиком.
— Как вы попали в дом? — закричал он, с удивлением и досадой рассматривая их.
— Дверь внизу была открыта, — робко сказала женщина. Господин Булеман пробормотал сквозь зубы прокляты в адрес своей экономки.
— Чего ты хочешь? — спросил он затем.
— Не будь таким суровым, брат, — попросила женщина, — иначе у меня не хватит мужества говорить с тобой.
— Не знаю, о чем тебе со мной говорить; ты свою долю получила, мы с тобой в расчете.
Сестра стояла перед ним молча и тщетно пыталась найти нужные слова. Из комнаты уже в который раз донеслось громкое царапанье в дверь. Когда господин Булеман обернулся и открыл дверь, в коридор выпрыгнули два больших кота и, урча, стали тереться об ноги бледного мальчика, который в, страхе перед ними отпрянул к стене. Их хозяин нетерпеливо смотрел на все еще молча стоявшую перед ним женщину.
— Ну так в чем дело? — спросил он.
— Я хотела попросить тебя вот о чем, Даниэль, — заговорила наконец сестра. — Твой отец за несколько лет до своей смерти принял от меня в залог, поскольку я тогда крайне нуждалась, небольшой серебряный кубок.
— Мой отец от тебя? — спросил господин Булеман.
— Да, Даниэль, твой отец — муж моей и твоей матери. Вот закладная; он не дал за него много.
— Дальше! — сказал господин Булеман, увидев, что в руках у сестры, кроме закладной, ничего не было.
— Недавно, — нерешительно продолжила та, — мне приснился сон, что я вместе со своим больным мальчиком пошла на кладбище. Когда мы пришли на могилу нашей матери, она сидела на надгробном камне своей могилы под кустом цветущих белых роз и держала в руке тот маленький кубок, который она мне когда-то подарила в детстве. Когда мы подошли ближе, она приложила кубок к губам и, кивая с улыбкой моему мальчику, отчетливо проговорила: «На здоровье!» Ее голос звучал так же нежно, как это было при ее жизни; и этот сон я видела три ночи подряд.
— Что это должно означать? — спросил господин Булеман.
— Верни мне этот кубок, брат! Скоро праздник Рождества Христова; положи его больному ребенку на его пустую рождественскую тарелку!
Тощий человек в желтом цветастом шлафроке стоял перед ней без движения и смотрел колючими круглыми глазами.
— У тебя нет с собой денег? — спросил он. — Снами заложенные вещи не выкупают.
— О, Даниэль! — воскликнула сестра. — Поверь нашей матери! Мальчик выздоровеет, если сможет пить из этого кубка. Будь милосердным, он ведь одной крови с тобой!
Она вытянула руки навстречу ему, но господин Булеман отступил на шаг назад.
— Оставь меня в покое! — сказал он и подозвал своих котов. — Грапс, старая бестия! Шнорес, сынок мой!
Большой желтый кот одним прыжком очутился на плече хозяина и запустил когти в его пестрый колпак, в то время как черный кот, мяуча, терся о его ноги.
Больной мальчик подошел поближе к матери.
— Мама, мама! — проговорил он, теребя ее за платье. — Это тот злой дядя, который продал своих черных детей?
Господин Булеман в мгновение сбросил с плеча кота и схватил за руку вскрикнувшего ребенка.
— Проклятое нищенское отродье, — воскликнул он, — и ты поешь ту же дурацкую песню!
— Брат, брат! — запричитала женщина. Но мальчик уже сидел в слезах на лестничной площадке. Мать кинулась к нему и нежно взяла его на руки; затем она выпрямилась и, прижимая голову ребенка к груди, погрозила кулаком своему брату.
— Проклятый, злой человек! — закричала она. — Чтоб тебе неладно было с твоими тварями!
— Ругайся, сколько хочешь! — ответил ей брат. — Только сделай поскорее так, чтобы тебя здесь не было.
Пока женщина с плачущим ребенком спускалась по темной лестнице, господин Булеман поманил котов и захлопнул за собой дверь комнаты. Он не задумался над тем, что проклятия бедных могут становиться опасными, если они вызваны бессердечием богатых.
Несколько дней спустя фрау Анкен, как обычно, вошла, неся обед, в комнату своей хозяина. Но сегодня она больше, чем обычно, поджимала тонкие губы, и ее маленькие подслеповатые глаза злорадно светились. Она ведь не забыла те суровые слова, которые ей пришлось выслушать в тот вечер из-за своей халатности, и теперь она рассчитывала с процентами расплатиться за них.
— Вы не слышали, как звонил колокол церкви святой Магдалены? — спросила она хозяина.
— Нет, — коротко ответил ей господин Булеман, сидевший над своими расчетами.
— Вы, конечно, знаете, по кому он звонил? — еще раз спросила старуха.
— Глупый вопрос! Я не слушаю всякий трезвон!
— Но ведь колокол звонил по сыну вашей сестры!
Господин Булеман отложил в сторону перо:
— Что ты плетешь, старуха?
— Я говорю, — возразила та, — они только что похоронили маленького Кристофа.
Господин Булеман снова взял в руку перо.
— Почему ты рассказываешь мне об этом? Какое мне дело до этого мальчишки?
— Ну я просто подумала… рассказываю только, что нового произошло в городе…
Когда она ушла, господин Булеман опять отложил перо и довольно долго расхаживал, заложив руки за спину, взад и вперед по своей комнате. Когда на улице возник какой-то шум, он торопливо подошел к окну, будто ожидал уже увидеть входящей в дом служителя муниципалитета, явившейся с вызовом за жестокое обращение с мальчиком. Черный Грапс, требовавший, мяуча, своей доли из принесенной еды, получил пинок, от которого с воем полетел в угол. Однако то ли от голода, то ли оттого, что обычно покорная натура животного неожиданно изменилась, он восстал против хозяина и, шипя и фыркая, бросился на ней. Господин Булеман дал ему второго пинка.
