Она лежала в постели, окутанная приятной, успокаивающей темнотой; губы ее были чуть растянуты в улыбке, которая была сейчас тем единственным, во что воплотились ее глубокое удовлетворение и безмерное облегчение. Наконец-то похороны позади. А ведь никто так и не удивился, что мальчик вдруг свалился вводу, никому и в голову не пришло, что она могла спасти пасынка, возникни у нее подобное желание. «О, бедная миссис Фавел, какое это для нее потрясение!» – даже сейчас, находясь в объятиях сомкнувшейся вокруг нее тьмы, ей слышались эти голоса, смутные и такие далекие. Но теперь она не испытывала даже намека на угрызения совести, охватившие ее в тот миг, когда ребенок в последний раз исчез под водой, а сама она, тоже порядком вымотанная, выбралась на берег. Перестала она думать и о том, как вообще отважилась совершить такое, ей даже удалось убедить себя в том, что она ничего не знала про эту яму на дне, какая она глубокая и какое там сильное течение.
Из соседней комнаты доносились шаги мужа. Он тоже ни о чем не догадывался. «Теперь у меня осталась только ты», – сказал он тогда. Его внезапно покрывшееся морщинами лицо выражало безмерную скорбь. В первые дни ей было особенно тяжело, однако когда тело Джимми наконец опустили в могилу, вместе с ним исчезли и мучившие ее остатки сомнений и терзаний.
Если оценивать вещи трезво, трудно было представить, как у нее вообще хватило сил решиться на такой шаг. Сам по себе ее поступок носил явно импульсивный характер, но раздражение и ненависть, которые вызывали в ней его поразительное сходство с родной матерью, подстегивали ее. И еще этот метроном! Десятилетнему ребенку пора бы уже перестать забавляться подобными игрушками. Если бы он хотя бы играл на рояле, метроном был бы необходим ему для контроля темпа, то это было бы понятно. А так просто – нет, нет, это было уже слишком!
Она была просто не в силах больше выносить этот звук. А потом, когда она тайком спрятала метроном, как же он ее изводил постоянным напеванием того дурацкого мотивчика, который диктор утренней детской программы, передаваемой по пятницам, преподнес в качестве объяснения шутливого названия «Симфония метронома», данного кем-то бетховенской «Восьмой»! До сих пор в уголках ее памяти звенели эти идиотские, абсурдные, лишенные всякого смысла словечки, адресованные Бетховеном изобретателю метронома:
«Как-вы-там,
Как – вы – там,
Как-вы-там
Жи-ве-те,
До-ро-гой,
До-ро-гой
Мой мис-тер,
Мел-зо?»
Ну, или что-то в этом роде, сейчас она уже точно не помнила. Даже при начальных аккордах симфонии они надсадно всплывали в ее памяти, без конца напоминая щелканье метронома: так-так, так-так, так-так. Вместе с этим припевом метроном как бы выкристаллизовал ее чувства по отношению к сыну Арнольда от первой жены.
Она вышвырнула песенку из своего сознания.
Внезапно ей в голову пришла другая мысль: «А куда она спрятала метроном?» В самом деле, это была довольно милая вещица, вполне даже модерновая: на тяжелом серебряном основании и с маленьким молоточком на рифленой стальной стрелке, перемещавшимся на фоне узорчатого серебряного треугольника. Тогда она не поддалась первому импульсивному желанию вдребезги разбить его и решила, что, когда пасынка не станет, использует механизм в качестве изящного украшения, пусть даже он раньше принадлежал матери Джимми. На какое-то мгновение она вспомнила Марго и подумала, что та обрадуется новой встрече с Джимми, – если, конечно, допустить, что загробная жизнь и вправду существует. Впрочем, ей было известно, что Марго действительно верила в Бога.
Могла она положить его на одну из полок своего шкафа? Возможно. А все же странно, что сейчас она никак не может вспомнить то, что беспрерывно терзало ее сознание все эти дни незадолго до смерти Джимми. Она продолжала думать о метрономе, представляя себе, как красиво он будет смотреться на рояле: одинокое украшение, серебро в темно-коричневом обрамлении.
Неожиданно ее мечты прервал тикающий звук метронома. Надо, же, как странно, что звук раздался именно сейчас, когда она подумала о нем. Она вполне отчетливо различала пощелкивание: так-так, так-так, так-так, попыталась было установить источник звуков, но ничего не получилось, они словно ускользали от нее. Причем что характерно – звуки то нарастали, то ослабевали, словно их источник то приближался, то снова удалялся. Про себя она отметила, что раньше, когда Джимми изводил ее своей забавой, подобного эффекта не было. Она напряглась и стала вслушиваться. Внезапно ее пронзила неожиданная мысль. У нее перехватило дыхание, и они буквально окаменела. Ну конечно же, она спрятала метроном сразу же после того, как Джимми попросил завести его! Разумеется, память ей не изменяет, именно так все и было. А значит, и тикать он сейчас не должен – ведь она так и не завела его.
На какое-то мгновение женщина подумала, что Арнольд каким-то образом нашел метроном и шутки ради именно сейчас завел его. Она посмотрела на часы – без четверти час ночи. Лишь крайне разгулявшаяся фантазия могла подсказать ей, что Арнольд способен на подобную шутку. Более естественным было бы предположить, что он подошел к ней со словами: «Слушай-ка, ты же вроде говорила, что Джимми потерял его, а он вот – стоит на твоей полке». Эта мысль навеяла другую: она сама спрятала метроном в таком месте, где Джимми не смог бы его достать.
Женщина прислушалась.
Так – так , так – так , так – так …
«Арнольд тоже слышит это? – подумалось ей – Вряд ли. Обычно он спит очень крепко». Поборов секундное замешательство, она встала, нащупала электрический фонарик, подошла к шкафу, открыла дверцу, сунула руку с фонариком в его зияющее чрево и прислушалась. Нет, определенно метронома там не было. Чтобы окончательно убедиться, она все же вынула пару шляпных коробок – если ей самой надо было что-то припрятать, она обычно использовала их.
Покончив со шкафом, она прислонилась к его дверце, брови ее раздраженно изогнулись. «Боже праведный! Неужели даже после смерти Джимми ей придется выслушивать это адское тиканье?»
Она решительно направилась к двери своей спальни.
Неожиданно в ее сознание проникли новые звуки.
Там, за дверью, определенно кто-то ходил, тихонько передвигаясь и ступая укутанными во что-то мягкое ногами.
Первым делом она, естественно, подумала об Арнольде, однако едва эта мысль посетила ее, как раздался скрип кровати под его телом. Ей хотелось верить, что это ходит служанка или кухарка, которым зачем-то понадобилось вернуться в дом, но она тут же отвергла и эта идею – кому взбредет в голову возвращаться за чем бы то ни было в час ночи? Взломщиков можно было также полностью исключить.
