Это зрелище причиняло ему почти невыносимое страдание, но он жаждал завершить начатое с фанатизмом праведника. Движения собаки теперь были удивительно похожи на движения существа, у которого перебиты кости. Он вспомнил тот промозглый вечер, когда нашел ее. Видение было настолько ярким, а воспоминание настолько тождественным реальности, что у него на мгновение потемнело в глазах от боли. Но теперь он сам был творцом чьих-то мук. Веревки врезались в тело собаки так глубоко, что почти исчезли в складках кожи, однако она все еще пыталась ползти…
Очень медленно он сделал еще одну петлю.
Он связал передние лапы собаки, и та осталась лежать на боку, тяжело дыша. Между полосами ремня был виден темный влажный язык. Фиолетовые искры в зрачках вспыхивали с размеренностью метронома.
Он долго смотрел на результат своей предварительной победы, а потом отправился на кухню готовить еду…
Ему понадобилось довольно много времени, чтобы найти гибкую трубку подходящего диаметра. Он приспособил для этой цели кусок садового шланга. Из металлического прута от ручки зонта он сделал поршень, плотно обмотав его тряпкой.
Он залил в шланг полужидкую массу с отвратительным запахом, в которую, тем не менее, входили не самые худшие ингредиенты.
С этим орудием насилия он приблизился к неподвижно лежащей собаке. Положил шланг на пол у стены, загнув кверху его открытый конец, и пальцами аккуратно раздвинул ее губы. Звериный запах ударил ему в ноздри, но это не был запах пищи.
Он высвободил одну руку и вытер о брюки скользкую тягучую слюну. Глаза животного неподвижно смотрели в одну точку на стене.
Он дотянулся до шланга и ввел его открытый конец в темный провал за клыками. При этом он выплеснул на себя часть еды, предназначенной для собаки. Это уже был повод для бешенства… Шланг входил тяжело. Было видно, как резина упруго обтекает намертво сцепленные зубы, которые он даже не пытался разжать. Во второй раз за этот мрачный день он покрылся потом.
– Ну, давай, – собственный хриплый шепот почти испугал его. Раздвоение личности стало абсолютным. Номер первый говорил номеру второму, что делать. Номер второй подчинялся беспрекословно.
Номер второй ввел шланг в самое собачье горло, пока рвотные судороги не стали сотрясать тело животного. Тогда он оттянул шланг назад и принялся заталкивать поршень внутрь черного резинового червя.
Под собачьей головой появилось быстро расплывающееся тошнотворное пятно.
– Ах ты, сука… Проклятая сука!.. – он плакал от безграничной ненависти и предательской жалости, судорожно проталкивая поршень дальше.
Конвульсии собачьего тела стали угрожающими. Ему показалось, что она может сдохнуть от того, что он разорвет ей горло. Он не знал, попало ли хоть немного пищи в пищевод. К этому времени его глаза застилала багровая пелена. Реальность стала умножаться; в одной из его жизней собака уже была мертва, в другой ее тело подбрасывало к звездам, словно гигантский маятник, в третьей он тонул в океане рвоты, по которому плавал темный неприступный остров собачьего тела, в четвертой еще ничего не произошло…
Фонтан, ударивший откуда-то снизу, почти сшиб его с ног. Ему показалось, что он ослеп. По-звериному закричав от ужаса и отчаяния, он пытался вцепиться во что-нибудь руками, но повсюду его настигали удары резинового шланга, а потом подушка из рвоты залепила ему лицо. Во мраке его сознания метался и сверкал, как разгневанный бог, силуэт огромной собаки. Что-то, более жестокое, чем он сам, и куда более настойчивое, отковыривало горящими пальцами кусочки его мозга. Давление внутри черепа стало невыносимым и его голова взорвалась, разлетевшись на тысячи осколков. Наружу черной рекой излилась его ярость и потекла, блестя под звездами, по глубоким мрачным долинам безумия между незыблемыми и беспощадными горами раскаяния…
Он медленно рождался из небытия и первое, что он увидел, были белеющие кости. Вот так это и кончилось, – с облегчением подумал он. Все правильно – после схватки остаются лишь белеющие кости…
Ужас охватил его потом, много позже, когда он осознал, что видит кости своих собственных ног. Кое-где на них еще оставались куски розового мяса.
Он был привязан к креслу в своем собственном доме. Ошейник стягивал его шею и не давал наклонить голову вперед. Когда он двигал ею, то слышал, как позвякивает цепь за спиной. Его руки были крепко привязаны к подлокотникам кресла. Там, где веревки врезались в кожу, образовались мучительные кровавые рубцы.
Он боялся опустить глаза. Не было боли. Он совсем не чувствовал боли! Вот что показалось ему странным, когда он еще мог соображать.
Потом он услышал тихое чавканье.
Это был самый страшный звук, который он слышал в своей жизни.
Чавканье донеслось из темноты и оно было багрово-розовых цветов. Цветов его крови и мяса. Ужас собрался в точку и стал спиралью тусклой красной лампы, горящей под потолком.
К нему пришла пугающая ясность. Он понял, что его ноги съедены до бедер. Это не могло быть ничем другим. Ничто, кроме зубов, не могло оставить таких следов – рваного мяса и сухожилий, повисших на костях. О том, что под ним находится лужа крови, он мог лишь догадываться в полутьме.
Но что означает стук когтей, он понял сразу.
Откуда-то из-за его спины медленно вышла черная собака. Она остановилась рядом и некоторое время неподвижно смотрела на него. Ее глаза были пустыми и твердыми, как стекла, выкрашенные фиолетовой люминесцентной краской.
– Проклятая сука… – прошептал он. Потом его вырвало.
Морда собаки была испачкана в чем-то темном и липком.
Он уже знал, что это такое…
Собака подошла еще ближе и начала есть его левую руку.
