Я позвонил в колокольчик рядом с постелью. Через минуту в дверях появился Лоусон, держа на вытянутых руках большую кастрюлю с бульоном.
— Сварил тебе бульон, — сказал он, поставив кастрюлю передо мной на столик. — Заглядывал к тебе в семь, но ты спал как убитый; я не стал будить.
Я выпил сколько мог бульона, а он тем временем вяло рассказывал, чем занимался в течение дня.
— Добавить? — спросил он, когда я отложил ложку. Я покачал головой.
— Есть горячий пунш, или ты хочешь что-нибудь еще?
— Нет, благодарю.
— Тогда спокойной ночи. Пойду. Надеюсь, к утру тебе станет лучше.
Я выключил ночник и немного полежал с открытыми глазами.
Было слышно, как Лоусон вышел из ванной комнаты и закрыл за собой дверь спальни.
Как я говорил, по ночам мне обычно не спалось. Однако эта ночь принесла настоящее страдание.
Я метался и ворочался, сильно вспотел, сбросил пижаму, потом снова надел ее. Холод пробрал меня до костей. Тяжелый сон налег на грудь и липкими пальцами сдавил голову. Фантастические фигуры, мрачные и зловещие, проплывали перед глазами. Казалось, они наполнили собой всю комнату. Отрываясь от пола, они плавно поднимались к потолку, кривляясь и корчась, зависали над головой и стремглав обрушивались на меня. Постепенно каждая фигура теряла бесформенность и обретала жуткий, узнаваемый облик. Одна из теней выросла в гигантскую летучую мышь и кружила, кружила над головой, изредка задевая и царапая мне лоб перепончатой лапой. Что-то шевелилось в ее зубах, но я, как ни напрягал зрение, не мог разглядеть ее жертву.
Потом из мрака вышла женщина. Она приветливо раскинула руки и, улыбаясь, подходила все ближе и ближе. В двух шагах она остановилась и рассмеялась; я в ужасе отшатнулся — из ее рта спрыгнула на постель мокрая от крови, жирная крыса; одна, другая; из ноздрей стрелой выскочили две тонкие змеи и с шипением, свиваясь упругими кольцами, подняли к моим глазам сплюснутые морды. Они трогали жалами мое лицо, падали на меня, холодные, липкие… Третья фигура появилась надо мной: огромный зловонный слизень. Он медленно опускался, набухая сочащейся слизью. Слизь стекала с него, и капли обжигали меня. И когда казалось, сил уже не будет терпеть, он взорвался удушливой вонью и ошметки его тела рухнули и похоронили меня.
Я в ужасе закрыл глаза. Не видеть, убежать — прочь, прочь от омерзительных призраков, но услышал глухой и властный голос:
— Открой глаза! Открой!
Я повиновался. Гигантская летучая мышь кружилась надо мной — и теперь я увидел, что она держала в зубах: в ее пасти корчился в муках Бен Лоусон. С перекошенным от ужаса лицом, обливаясь кровью, он взывал ко мне. Я схватил его руки и потащил что было сил, но они выскользнули, и мышь улетела.
— Петер! Петер! — услышал я слабеющий крик. Я принялся молить Господа о спасении моего друга, взывал к милосердию, к Его всемогуществу.
Потом стал мерзнуть. Мне становилось все холоднее и холоднее…
Очнулся я слабым и опустошенным. Одеяло валялось на полу. Меня неудержимо била дрожь. Господи! Это был всего лишь сон!
Я повернулся на бок, стараясь поднять одеяло и укрыться от холода, как вдруг снова тот же призывный и слабый голос позвал меня: «Помоги, Петер! Помоги мне!» Казалось, он исходил издалека. Он умолял и просил. Во мне все перевернулось: «Сплю ли я?» Губы шептали молитвы. Неужели я пропал, безвозвратно погиб? Нет, я слышал знакомый стук маятника, видел темные полосы оконного переплета. Нет, я не спал. Тогда что это?
— Помоги мне! — отчетливо прозвучал голос. Я вскочил, бросился в комнату Лоусона. Она была пуста; постель стояла нетронутой.
— Бен! Бен! — кричал я.
— Иди к Каменным Языкам, Петер, к Каменным Языкам! — чуть слышный шепот Лоусона, как дыхание ветра, донесся до слуха.
Чертовы Языки! Я не медлил ни минуты.
Я кинулся обратно в спальню, схватил одежду, какая попалась под руку, и выбежал из дома.
Первые две сотни ярдов я бежал со всей скоростью, на какую был способен, но вскоре стал задыхаться и перешел на шаг. Я весь горел, рубашка от пота прилипла к телу, даже пронизывающий северный ветер с холмов не мог остудить меня. Темные тучи набегали на светлый лик луны одна з, а одной, как стаи изголодавшихся мышей на кусок сыра. Высокие, стройные деревья вдоль дороги низко склонялись ко мне и будто просили: «Помоги, помоги».
Не прошло и четверти часа, как я добрался до Чертовых Языков. Три огромных камня зловеще оскалились в ночной темноте. Кругом стояла мертвая тишина. Лоусона нигде не было.
Я уже повернул назад, укоряя себя за глупость, когда услышал тихий, шепчущий голос Лоусона и легкий женский смешок. Я было открыл рот, чтобы окликнуть его, но вовремя спохватился. Как объяснить свое присутствие? Лоусон примет меня за сумасшедшего, когда узнает, что я поверил ночным кошмарам и примчался сюда в морозную ночь за полмили от дома. И что я спрошу: кто эта женщина и что они тут делают?
Я направился домой, но не сделал и дюжины шагов, как увидел Лоусона, появившегося из-за деревьев. Рядом с ним шла женщина. Я осторожно отступил в тень одного из камней.
Мне было неприятно, что я оказался невольным свидетелем и тайком наблюдаю за ними.
Насколько я был глуп! Один Бог знает, как долго они здесь встречаются. Теперь я знал причину ночных отлучек Лоусона; оставалось незаметно уйти, но этого я и не мог сделать.
Женщина стояла лицом ко мне, и было хорошо видно, как она смотрит на Лоусона. Я убежденный холостяк и достаточно холоден к женщинам, чтобы судить о них, но красота избранницы Лоусона была несомненна. И вместе с тем в ее чертах было что-то до странности чуждое и отталкивающее. Я долго вглядывался, прежде чем понял, что красота этой женщины таилась в мертвенном лунном свете. Луна словно просвечивала ее насквозь, наполняя лицо восковой бледностью.
— Да, дорогая, скоро пойду, — сказал Лоусон, — но почему ты всегда остаешься здесь?
— Ты знаешь почему, — ответила женщина. — Мне нравится гулять одной, ночью тут так красиво, и потом… я чувствую себя спокойной. Ненавижу дневной свет. Мужчина не поймет этого: мне кажется, что солнце раздевает меня.
— Да, трудно понять, — признался Лоусон.
Они обнялись. Я уже был готов выйти из укрытия и прервать мучительное для меня положение, как женщина вдруг сказала:
— Пора расставаться. Ты придешь завтра?
Ветер глухо взвыл, по-волчьи, взахлеб; воздух налился холодом и с пронзительным свистом закружил вокруг нас.
Женщина повернулась и пошла к холму. Лоусон смотрел ей вслед, я смотрел на Лоусона.
Неожиданный пронзительный крик, долгий, леденящий душу, заглушил шум ветра. Выражение ужаса пробежало по лицу Лоусона, он бросился вдогонку за женщиной. Невольно подавшись вперед, я увидел на фоне неба два силуэта. Навстречу женщине, угрожающе размахивая топором, шел мужчина исполинского роста. Он занес топор над головой женщины и дико завопил:
