— Да, но они такие же сильные! Дай твою руку. Нет обе! — И она обняла их, прижала к груди, в течение часа согреваясь и согревая их своим телом.
Однажды Джордж буквально поймал меня, когда я вышел в сад. Положив мне на плечо свою громадную ручищу, он поволок меня на прежнее место.
— Мистер Крафт хочет поговорить с вами! — пробормотал он прерывающимся от волнения шепотом.
Не обращая внимания на мои протесты, он притащил меня, как мешок с мукой, к тому самому цветнику, где был похоронен несчастный Сакс.
— Он велел мне привести вас сюда. Не вырывайтесь.
— Джордж, мне пора идти!
— Мистер Крафт разговаривает со мной, слышите? Каждую ночь. Он просит меня помочь. Послушайте!
— Ради бога, Джордж, никого здесь нет! Оставь меня в покое!
Кочанная голова принялась покачиваться из стороны в сторону: «Да, это он… Я привел его, мистер Крафт! Да, искал… Это тот человек, мистер Крафт…»
Кроме Джорджа, ни один голос не нарушал ночной тишины. Но сам факт, что я стоял, прислушиваясь — быть может, минуту или две, — свидетельствует о том, что паутина этой истории опутала меня глубже, чем я того хотел.
Мое нежелание прислушиваться рассердило его. Он с неприязнью выпустил меня: «Подождите, она и до вас доберется, эта мисс Анита. Она скверная. Ненавижу ее!»
Не пьян ли он? Прежде я уже говорил Аните о поведении Джорджа. «Я поговорю с ним, — сухо обещала она. — Не обращай на него внимания».
Однако его предупреждение: «Она и до вас доберется!» — прочно засело в моем мозгу. После летних каникул я решил не возвращаться в свою холостяцкую квартиру, и Анита не возражала против такого решения. Порой мне казалось, что я совершаю ужасную ошибку, но уже ничего не мог изменить: своей хитростью и женским коварством Анита была сильнее меня. Она очаровала меня, наверное, так же легко, как Крафта или Джорджа. Сила ее обаяния удерживала меня рядом: такая сила сначала притягивает, а потом разрушает до основания. Я понимал это, но необъяснимая усталость мешала мне противиться колдовству.
Итак, я переселился к Аните. Вечерние прогулки, пляж, объятия в лучах луны — мы были счастливы, как только могут быть счастливы двое влюбленных. Мои руки, шептала она, напоминают руки ее отца. Ее часто посещала мечта, некое туманное видение, как она играла в детстве, сидя у отца на коленях, а он подбрасывал ее и ловил своими добрыми, ласковыми руками.
Руки. Они не покидали ее ни на миг. «Обещай, что не будешь бить меня, часто шептала она. — Ты же знаешь, Крафт…» При этом ее пальцы касались острия иглы, словно испрашивая защиты у поблескивающего металла. «Однажды отец ударил меня… Лучше бы он уронил… Тони, обещай мне…»
Однажды она все же вывела меня из терпения. Вид ее иглы, с которой она не расставалась даже в постели, угнетающе подействовал на меня.
— Зачем ты ее носишь? — тогда я, как мог, пытался избежать ссоры.
— Привыкла. Как ты к своим сигаретам! С ней мне спокойнее, — был ответ.
— Немедленно выбрось ее! — приказал я, но Анита, казалось, не слышала.
— Я не могу без нее, милый.
Я поднял руку, чтобы сорвать иглу, как вдруг острая боль неожиданного укола заставила меня на время позабыть все слова. С блестящим жалом в руках Анита попятилась от меня.
Даже теперь, прикованный к Джорджу, возле грязной ямы, в которой копошатся двое потных полицейских, я не могу забыть шок от того укола.
Страх. С этой ночи он уже не отпускал меня. Как тупая боль, он пробирал мои внутренности, но ни разу не стал настолько острым, чтобы заставить меня расстаться с Анитой.
В один из последних выпавших нам вечеров ветер ожесточенно задувал в окна, донося завывания Джорджа, беснующегося в темноте, возле своего домика: «Да, мистер Крафт, да… все, что прикажете… Это его имя?»
— Он совсем спятил, — сказал я Аните. — Ты должна рассчитать его.
— Это мой дом. Я нашла его, и он нужен мне. Не обращай внимания.
Так заканчивались все наши разговоры на эту тему. На следующую ночь крики Джорджа стали непереносимыми. Разбуженный ими, я встал и принялся одеваться, собираясь спуститься во двор, чтобы успокоить безумца. С непонятным беспокойством я обнаружил, что Анита тоже проснулась, приподнялась на локте и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Не могу забыть страх, который светился в них. «Крафт, не надо!» — прокричала Анита, метнувшись и обхватывая меня за шею.
— Это я, Тони.
— Не надо, Крафт! — ее голос дрожал, а пальцы лихорадочно ощупывали ворот ночной рубашки в поисках иглы.
Я встряхнул ее. Должно быть, она очнулась. Гораздо слабее она в третий раз прокричала: «Крафт, не бей меня!» — и затихла.
Включив ночник, я склонился над ней и замер, пораженный. Запавшие губы стали бесцветны, глаза страшно расширились и потемнели, во все стороны из них били фонтаны страха. Она лихорадочно продолжала ощупывать верх своей сорочки, не находя там иглы. Потом, осознав неправильность поисков, она свернулась в клубок и, как змея, метнулась к столу, куда вечером положила иглу. Я сгреб ее, не на шутку рассерженный, крича ей в лицо, что меня зовут Тони! «Крафт, нет!» — она с прежним ужасом всматривалась в меня, постепенно слабея.
Наконец она успокоилась достаточно, чтобы можно было выпустить ее. Все время, пока я одевался, она глядела на меня застывшим взглядом мыши, ожидающей нападения гадюки.
… Джордж уже ушел. Остались лишь шелест волн на пляже, гудение ветра в густой листве и непроглядная тьма.
По пути к дому тихий шепот прошелестел в ночи: «Джордж, помоги мне. Не уходи, помоги… слышишь…» Удивленный, я обернулся, пытаясь определить, откуда исходит звук. И тут же одернул себя. Анита, Джордж, голоса… Все в этом доме было болезненным, нездоровым, и прикосновение к его обитателям грозило безумием. В тот момент я едва удержался от крика; липкий, противный страх запустил пальцы в мою душу, и надо было бежать, чтобы спастись от безумия. Но было уже поздно…
Она сидела все так же, не меняя положения. Только ее глаза, побелевшие от ужаса, жили и следили за каждым моим движением. Когда я потянулся к лампе, то заметил, что иглы там не было! «Где игла?» — тихо спросил я. Ответом была тишина. Игла, воткнутая в ворот ночной рубашки, торжественно поблескивала при свете лампы. Надо ли говорить, что я так и не выспался в ту ночь
С тех пор игла была при ней всегда, даже в ночном сумраке она поблескивала в одежде. «Я не могу без нее, как ты без своих сигарет. Ты же знаешь, милый!» — ласково настаивала Анита. Но мне уже было все равно, хотя игла порой и колола мне пальцы во время объятий, становившихся все более непродолжительными.
